Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Пишта вытянулся на своем ложе, устроенном в углу сеней, укрылся тулупом. Горящими глазами уставился он в темноту. Да, они ее избили! Изувечили, изверги… Да, да, били, и уже не одну ее… Вполне возможно, что Маришка и раньше писала именно об этом, хотела сообщить ему. А он ни разу к ней не пришел! О господи, если ты есть, почему не убережешь человека от неверного шага? Разве трудно это, ежели тебе известно все? Почему наставляешь на путь истинный, когда уже поздно и ничего не изменить?

Не изменить? Неужто не изменить? Поздно? Что значит поздно? Можно ведь и в церкви круто повернуть назад! Вот только Розку жалко. Ну а Маришку разве не жалко?

Пишта прислушивался к мерному дыханию спящих, к посапыванию и храпу отца. Самый подходящий момент тихонько встать, одеться и незаметно выскользнуть. Вывести коня из конюшни — и прочь! Но куда податься? Где, в какой щелине сможет он, подобно пауку-отшельнику, укрыться? Да и как можно сплести новую паутину, не распутав сперва старой, в которой безнадежно запутался? Беги не беги — паутина потянется за ним до самого что ни на есть далекого пристанища.

Что это за коварная таинственная сила, которая связывает человека по рукам и ногам? Где она таится и как называется? Если завтра пойти к Маришке и сказать ей: так, мол, и так… Нет, это невозможно!

У Пишты мороз пробежал по коже; пытаясь согреться, он плотней, с головой, завернулся в тулуп, только чтобы не видеть жуткой непроницаемой тьмы.

На следующий вечер Пишта подкрался к гумну Бенкё. Ему пришлось ждать долго, очень долго, приткнувшись к мокрому стогу сена. Время тянулось томительно. Да он и не торопил его. Как никогда, страшился он этой встречи, питая тайную надежду, что она не состоится.

Но Маришка пришла. Она торопилась и, словно притащив на себе тяжелую ношу, тут же поспешила ее сбросить с плеч, одним духом выпалив то, ради чего явилась:

— Пишта, уходи поскорей из села! Все бросай и уходи! Отец со своими дружками затевает недоброе. Я подслушала их разговор. Они собираются выдать тебя жандармам. Им доподлинно известно, что ты входил в отряд бетяров Шандора Рожи…

Торопливый, сбивчивый рассказ Маришки ошарашил Пишту. Голова у него пошла кругом.

— Ты только затем и звала меня? — спросил он, сам толком не понимая, облегчение или разочарование принесла ему эта весть.

— Разве мало? Коль не уйдешь сейчас же, завтра нагрянут жандармы и схватят тебя. Может, даже молодчики самого Радаи из Сегеда. — Помолчав немного, она снова принялась просить: — Уходи, Пишта! Нынче же вечером уходи, если ты не враг себе. Я знаю, отец ни перед чем не остановится, выполнит задуманное. У него слово твердое: сказано — сделано.

— Никуда я не уйду!..

Маришка удивленно замолчала, затем глухо проговорила:

— Понимаю, у тебя свадьба назначена на послезавтра.

— Да, назначена!.. — дерзко, с явным вызовом выпалил Пишта. Но тут же сам устыдился своей резкости и горячности.

Они молча стояли в двух шагах друг от друга, и ни один не сделал и шага навстречу, чтобы раздвинуть разделявшую их темноту. На гумне было тихо, только падали капли с торчавших из стога соломинок.

— Как знаешь, Пишта… — начала было Маришка, но запнулась, не решаясь произнести готовое сорваться слово «прощай».

— Ты больше ничего мне не скажешь?

— Ничего…

— Стало быть… — проговорил он и тоже запнулся.

— Я хотела еще сказать тебе, — прошептала Маришка чуть слышно, — что между нами все кончено навеки. Видать, разошлись наши стежки-дорожки. А ежели и случится повстречаться — куда ж денешься, в одном селе живем, — поздороваемся как старые знакомые. Но только не остановимся и словом не перекинемся… Желаю тебе счастья, Пишта…

Она говорила всхлипывая, ее душили слезы.

У Пишты тоже комок подкатил к горлу. «Вот так. Кончилась наша любовь. Неужто навсегда расстаемся? Будто ничего и не было». Пойдут они с Маришкой каждый своей дорогой. Как это она сказала: разошлись наши стежки-дорожки. Несколько лет тому назад, когда он, как затравленный зверь, бежал из села, не было ему так больно, как сейчас… Тогда внутренний голос ему подсказывал, что они еще встретятся, если останутся в живых. Ну, а теперь… Неужто жизнь так неумолима? Приходит время, и кто-то должен уйти…

— Если у тебя будет ребенок… — снова заговорила Маришка сквозь слезы, — приласкай его, ведь я не смогу этого сделать… своих я очень люблю… может, они будут счастливее меня…

Она не смогла больше говорить и, круто повернувшись, побежала к дому. Но, добежав до соседнего стога, Маришка обернулась и прокричала: