Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Растроганный Вешелени говорил задушевным, вкрадчивым голосом, слегка понизив его. Казалось, он вот-вот расплачется.

Крестьяне растрогались чуть не до слез, особенно когда он в третий раз стал повторять все сначала, витиевато приукрашивая свой рассказ и упирая на то, что «отец наш Кошут бедствует в Турине, терпит страшные лишения…» Тут поневоле любой преисполнится благим намерением помочь…

— Ежели кто из вас, уважаемые, хранит кошутовские кредитки, — перешел Вешелени-младший к сугубо прозаическим делам, — берегите их до лучших времен! В недалеком будущем они будут в большой цене. Мне не хотелось бы давать вам расписку в получении денег, которые вы пожертвуете на благородное дело! И не потому, что в этом нет особой надобности, а потому, что этого не следует делать. А почему не следует, вы, люди толковые, смекалистые, поймете и без лишних разъяснений. Но я все же хочу, чтобы ваша самоотверженность, готовность пойти на жертвы были вознаграждены. Вместо расписки я выдам вам кошутовские банкноты. И не столько потому, что они обретут большую ценность в будущем, сколько на добрую память о нашем отце Кошуте, который… — и тут краснобай снова повернул на стезю трогательно-чувствительных излияний.

Сегодня взоры всех обитателей села были обращены к усадьбе Мешко. В тесном семейном кругу крестьяне обсуждали небывалое событие: что-то оно им принесет? На сей раз никто не бранил Хедеши и старосту — не дай бог скажешь худое слово, а там, в доме Мешко, услышат, и прощай заветные желания. Шепнет староста или Хедеши посланцу Кошута, и не запишет он ничего в свои бумаги про твои нужды и беды.

Была у крестьян еще одна немалая забота. Артель местных землекопов должна была завтра утром отправиться на отхожий промысел. В селе было около сотни батраков, которые продолжали заниматься отхожим промыслом, а дамбы, находившиеся неподалеку от их мест, были уже сооружены. Приходилось искать земляные работы на дальних участках Тисы. Как перелетные птицы, покидали крестьяне весной места зимовок, с тем чтобы поздней осенью вернуться в родную деревню.

Несколько дней назад старшой их артели Андраш Гал получил уведомление, что землекопам пора трогаться в путь, ибо, едва оттает грунт, начнутся земляные работы.

— Снимемся с места в среду на рассвете! — так порешили всей артелью. Ведь как-никак уйдет несколько дней, покуда с тачками да тяжелой поклажей они доберутся до Кёрёша [34] Кёрёш — приток Тисы. , куда они подрядились на строительство защитных дамб. А путь неблизкий.

И вот накануне ухода землекопов в крестьянских дворах поднялся невообразимый стук молотков, визг напильников; женщины хлопотливо сновали из дома в дом, чтобы в последнюю минуту занять у соседки то, чего недоставало в котомке мужей.

Жена Шебёка еще с вечера при свете коптилки собрала пожитки мужа. Время от времени она косилась в сторону лежанки, где в уголочке сидели и мирно разговаривали Пишта с Розкой. Сам хозяин возился с тачкой. Оторвавшись на минуту от дела, он выпрямился так, что хрустнули косточки, и сказал:

— С чего это ты вдруг передумал?

— Да я давно уж…

— А только нынче высказал?

— Все в уме прикидывал, идти или не идти? И вот решил не уходить, остаюсь дома.

— А Гала ты предупредил?

— И не подумал. Что я, рекрут?

— Коли ты записался, стало быть, артельский старшой на тебя рассчитывает.

— Пусть возьмет да и зачеркнет.

— Ну гляди, тебе виднее. Ты сам себе хозяин.

Шебёк вроде бы на словах согласился с Пиштой, однако всем видом своим выражал недовольство.

Наступило неловкое молчание. Розкина мать была явно огорчена, она расхаживала по комнате и что-то обдумывала. Хранила молчание и Розка, она вообще за весь вечер не проронила ни слова.

— Что ни говори, деньги на земле не валяются! Как-никак три, а то и четыре форинта в день. Самое малое два мешка пшеницы в неделю выходит. Иной за целый месяц столько не заработает дома-то… — сказала Розкина мать.

— Надоело по чужим краям скитаться. Пора приниматься за дело, чтобы крепко на ноги стать. А коли опять пойду скитаться, дома проку не будет.

Никто не откликнулся на его слова, и Пишта принялся убеждать с еще большим жаром:

— Хватит бродяжничать. Что мы, цыгане? Пора за ум взяться да хозяйством обзавестись.

— Так разве другие собираются всю жизнь гнуть спину на отхожем промысле? Только деньжат поднакопят — и домой.

— А сами-то вы много их накопили?

Поняв, что переборщил, Пишта торопливо добавил: