Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Сын Вешелени едет сюда из Ченгеледа.

— Ну, коли это правда!.. — Юхас растерянно потянулся рукой к шапке и сдвинул ее на затылок.

— Теперь-то ты понял, почему нельзя даже заикнуться об этом, — наставительно, чуть ли не торжественно проговорил Хедеши.

— Ну, я пошел, — и Мешко по очереди подал обоим руку.

На улице уже совсем стемнело, но люди не расходились, все еще стояли у своих палисадников. То тут, то там Мешко окликали, пытались что-нибудь из него вытянуть, но он упорно молчал и старался прошмыгнуть побыстрее. Некоторые увязались за ним следом, и он с трудом от них отделался. Но старый Иштван Юхас семенил рядом и никак не хотел отставать.

— Давеча ты сказывал, сынок, дескать, знаешь кое-какие новости, — клянчил, словно малое дитя сладости, старик.

— Да это я просто так ляпнул, дядя Иштван. Язык-то, ведь он без костей.

— Дурачь своего деда, а не меня! — вдруг вспылил старик и погрозил Мешко вслед палкой.

Погруженное в вечерний сумрак село гудело, как потревоженный улей. Хотя усатый Мешко так ничего толком никому и не объяснил, взбудораженные селяне не успокаивались, бродили по улицам, заходили то к одному соседу, то к другому. Собравшись группами, они, невзирая на позднее время, горячо спорили…

Неожиданно пронесся слух, будто назревают какие-то события. Может, кто-то из посвященных разгласил тайну? Вполне возможно. Людская молва росла. Крестьян охватило волнение.

Через некоторое время все уже знали, какой гость прибудет в село. На протяжении нескольких месяцев по селу упорно ходил слух, будто сын ослепшего Вешелени, благодетеля деревенской бедноты, скитается по окрестным селениям и хуторам и берет на заметку жалобы крестьян. Только и слышалось теперь — Кошут, Вешелени, Клапка [32] Клапка, Дёрдь (1820—1892) — венгерский полководец в период революции и национально-освободительной борьбы 1848—1849 гг. После подавления революции эмигрировал за границу, в 1867 году вернулся в Венгрию. , Пишта Тюрр [33] Тюрр, Иштван (1825—1908) — герой национально-освободительной борьбы итальянского народа, сражавшийся во главе венгерского легиона на стороне Гарибальди. После амнистии 1867 года вернулся на родину. … прославленные имена передавались из уст в уста.

Стоило крестьянам услышать о человеке, пользующемся доброй славой, как в них оживала надежда на избавление от всех невзгод и напастей.

Сын ослепшего Вешелени… Вешелени-младший. Слава его долетела сюда раньше, чем появился он сам. Люди уже заранее знали, какую радостную весть он им принесет.

— Кошут велел передать, что нынче к весне вернется на родину…

— Говорят, и Шандор Петёфи с ним прибудет…

— Потому-то король и заключил мир с мадьярами. Сам желает позвать домой Кошута…

— Вовсе не король хочет его вернуть, а королева Эржебет. Я так слыхал…

— Раз уж она хочет, то и король не против.

— Пишта Тюрр свой легион с собой приведет…

Кое-кто из парней сговорился выйти за околицу и встретить коляску Вешелени. А то, что он непременно в коляске прикатит, ни у кого не вызывало сомнения. Прослышали мужики и о том, что гость остановится у Мешко усатого, но никому и в голову не приходило околачиваться возле его дома да подсматривать, всякий знал свое место: теперь, когда непосвященных в тайну не осталось, можно было быть совершенно уверенным, что ее будут хранить. Даже беседы на завалинке велись вполголоса, будто всюду притаились шпионы.

А тем временем в доме Мешко усатого стали понемногу собираться гости. Приглашенные разместились не в сенях, как обычно, а в горнице, как и требовало приличие при встрече почетного гостя. В горнице было прохладно, всю зиму ее не топили, потому никто из гостей не отважился снять кожух.

Степенные мужики сидели на скамьях и благоговейно молчали, словно в храме на богослужении. Подвешенная к балке коптилка весело потрескивала в чистом воздухе. Ее чад смешивался с затхлым запахом громоздившихся почти до самого потолка перин и подушек. Хозяйка дома с детьми приютилась в сенях. Тут же, в сенях, в уголок спряталась старшая дочь Юлишка со своим женихом Ферко Заной. Прижавшись друг к другу, они о чем-то беседовали. О чем именно, трудно сказать, но, уж наверно, не гость у них был на уме: Юлишка то и дело прыскала со смеху, точно ее щекотали.

Хозяин дома не мог усидеть на месте — то и дело выбегал во двор, возвращался и через минуту снова выбегал.

— Ну как там с Харангошской пустошью? — спросил чернявый Юхас у Хедеши.