Артур Феличе - Багровый хамсин

— Скажи же им, скажи!.. — прохрипел он, стараясь схватить край одежды писца. Но тот отступил назад и брезгливо отвернулся.

Тогда, словно найдя в себе остаток сил, старик поднялся и побежал. Толпа растерялась от неожиданности и выпустила его.

Нахтмину бросился в соседний покой и захлопнул за собой дверь. Бронзовый засов глухо звякнул в петлях.

Толпа, ударившись о твердое дерево, завыла в бешенстве.

— Будь проклят, убийца отцов, братьев и детей наших!.. Будь проклят, зверь, пожиравший нас столько наводнений!.. Будь дважды проклят, грабитель и вор!.. Мы вольем тебе в горло все наши слезы, весь пот, пролитый нами… Будь проклят, живой Сет!.. Подавись песком, которым ты кормил нас, наполняя свои житницы зерном!.. Будь проклят на суде праведных, ибо нет греха, которого бы не совершил ты перед лицом богов!..

Толпа била кулаками, ногами, царапала ногтями, стараясь выломать дверь, но твердый ливанский кедр не поддавался… Тогда было решено сжечь семера живьем или выкурить дымом, как дикого зверя.

В дело пошли стулья, кресла, табуреты, шкафчики с папирусными свитками, столы, деревянные статуи, драгоценные ящики из черного дерева с ароматами, подставки для курильниц, кадки из-под цветов, благовонные дрова… Высокую дверь завалили до самого потолка, Язык пламени скользнул среди резных украшений, среди инкрустаций из слоновой кости, среди золотых и бронзовых скрепов и вспыхнул ярким огнем…

Ящики с благовониями треснули, и алебастровые и фаянсовые флаконы посыпались, разбиваясь, на пол… Густой синеватый дым заставил толпу отпрянуть.

Мирра, нард, кинамон и ладан горели среди обломков роскошной мебели и наполняли дом «казначея бога» одуряющим ароматом.

Толпа рассыпалась по покоям, торопясь захватить все, что было там ценного.

Пенроирит взбежал по наружной лестнице дома на верхнюю террасу и заглянул через окно в покой, где спрятался Нахтмину.

Это был четырехугольный зал, выложенный снизу доверху цветным изразцом, с большим, окруженным деревьями, бассейном посередине — умывальная комната семера.

Перегнувшись через резную ограду. Пенроирит посмотрел вниз. Он отшатнулся, встретившись глазами с неподвижным взглядом Нахтмину.

Обмотав шею бронзовой цепочкой и отбросив ногой табурет, высоко, под самым светильником в форме лотоса, «казначей бога» повесился.

Вылезшие из орбит глаза его смотрели на писца со злобой и ужасом. Из широко раскрытого рта вывалился посиневший язык.

Пенроирит закрыл лицо руками и убежал…

Клубы благовонного дыма носились над золоченой крышей бывшего сановника. Огонь, выгнав людей, пожирал остатки богатств Нахтмину…

— Братья и друзья, разве один Нахтмину был виновен в вашем рабстве и угнетении?.. Разве не исполнял он лишь волю «благого бога»?.. Разве не в фараоне — корень зла и насилия?.. Кто, как не он, строил на вашей крови, на вашем поту себе пирамиду — памятник славы и бессмертия?.. Кто, как не он, грабил вас?.. Кто?.. Кто?..

Злая усмешка скривила рот Пенроирита.

— Друзья и братья, во дворце надо искать истинную ехидну вашего бесправия!..

— Да, да, писец говорит правду!..

— Фараон — первый должен понесть суд народа!..

— Где он, этот золоченый «благой бог», называющий себя «жизнь рожденных» и несущий лишь смерть и ужас?.. Где он?..

— Надо вырвать змею из гнезда, ибо недостойно венчает она чело пса!..

— Смерть фараону!.. Смерть дикому зверю, терзавшему нас!..

— Смерть!.. Смерть!..

Толпа бросилась во дворец.

Золоченая бронза крыши дворца сверкала под жгучими лучами полуденного солнца… Ворота обоих пилонов стояли настежь раскрытые… Дворец был пуст.

Несколько испуганных нубийцев-рабов присоединились к толпе и кричали, размахивая руками, что фараон с семьей и придворными еще ночью скрылся в храме Хатхор, в святилище богини.

Торжественные, тихие покои дворца наполнились злобными криками и топотом босых ног. Золото, серебро, бронза, медь, электрум, ляпис-лазурь, яшма, малахит, сердолик, жемчуг, бирюза и янтарь спешно ссыпались в ковры из дорогих африканских мехов, в тонкие шелковые покрывала и шали из Тира. Кладовые фараона со съестными припасами были подожжены чьей-то мстящей рукой, и сухое золотистое зерно и солома горели ярким пламенем… Толпа жадно пила дорогое библосское вино, разбив замки прохладных, даже в эту пору года, амбаров «благого бога»…

Радостный, громкий победный хохот восставших будил эхо среди резных колонн приемного зала.