Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

Изяслав с содроганием узнал своего стольника Богдана. И еще одна страшная мысль проскользнула: не почитают его люди ни в Киеве, ни в Переяславле, ни в Полоцке, нигде. Ведь если бы чтили, то не посмели бы… Ведь истинно добрая власть — это не только умение подчинять. Это умение любить людей, слышать их. Вспомнить хотя бы веру ромейскую: разве так уж она нужна была всем? Никому нет дела до того, какому богу ты молишься, что признаешь: лесного идола или святой крест, если живешь по чести да по совести. Бог не поможет. Ничто не поможет, если ты не поможешь себе сам.

Изяслав медленно вышел из гридницы, спустился. Здесь, на красном крыльце, он вдруг почувствовал, что нет больше никаких различий между ним и теми, кто стоял тогда на подворье. Ведь он — человек или они — такие же люди, из плоти и крови, с той же верой, с такими же семьями, с такой же мечтой о счастье и о правде. Но у каждого эта правда своя, и оттого между великим князем и горожанами в тот день стояла непреодолимая стена, которую увидеть ему оказалось не под силу.

— Вышел, показался!

— Изменник!

— Собака!

Не успев выйти, великий князь захлопнул дверь и, устало привалившись спиной к стене, сжал виски ладонями. Не стоило появляться, ведь теперь они все это так не оставят. Шум на подворье поднялся невообразимый. Люди забрасывали терем камнями и черепками разбитой глиняной посуды, и среди прочего Изяслав разобрал угрозу:

— Вели дружину поворотить обратно!

— Веди, князь! Отомстим степнякам за реку Альту!

— Коней, мечей дай! Сами пойдем!

Подошел воевода, положил руку ему на плечо.

— Что делать прикажешь?

— Ждать, — коротко бросил Изяслав. — После их разгоните. Пускай пошумят, должны ведь понимать, что нет у Руси сил больше воевать со степью.

Но распалившуюся толпу было уже не остановить. Все, что накопилось за этот солнцеворот, вся злоба, вся горечь в один миг выплеснулась в одном общем крике. Киевские гридни, последние, кто верен был престолу, попытались унять горожан, но тщетно: те вступали в драку кто с чем, в ход шли ножи, топоры, вилы и даже рогатины. Неизвестно, кто первым выкрикнул имя Всеслава: говорят, что это был рыжий парнишка-стольник, а быть может, в тот час о нем вспомнил кто-то другой, но горожане подхватили. Ведь он прослыл среди них чародеем, вещим. Только ему было под силу удержать великий престол и сохранить земли от половецких набегов. И он до того ни одной сечи не проиграл, и удел его северный был славным, сильным городом.

— Волю Всеславу!

— Волю князю полоцкому!

— Волю!

… В порубе стояла, как и обыкновенно, тишина. Шум долетал словно сквозь плотную пелену тумана, но звон оружия, ржание лошадей и некоторые особенно громкие голоса разобрать было вполне возможно. Внимательно, жадно прислушиваясь к ним, братья о чем-то шепотом спорили. Наконец Ростислав не выдержал:

— Отец, что это?

— Я не знаю, — тихо ответил Всеслав. Младший сын взглянул на него, ожидая, что он улыбнется в ответ, но он был необыкновенно суров и взволнован. — Подождем, что дальше будет.

На деле же он если не знал точно, то догадывался, что этим дело и закончится. Что однажды люди все поймут и не захотят видеть на киевском престоле Изяслава. Что Изяслав отказал народу, не дал ни коней, ни мечей, и нового похода в степь не захотел, струсил. Что люди захотят мести за сожженные и разграбленные родные села, за погибших братьев и сестер, родных, любимых. За все…

Ударом топора Богдан сбил тяжелый замок. На короткий миг стало тихо. Скрипнула старая покосившаяся дверь. И на свет божий вышли двое усталых, измученных парнишек, а за ними — немолодой уже бледный сероглазый человек. Седой, с суровой морщинкой на лбу, в перепачканной землей и глиной рубахе с широким поясом, он, щурясь от яркого солнца, оглядел всех собравшихся и вдруг низко, до самой земли поклонился:

— Спасибо вам, кияне, что вернули моим сыновьям свободу…

После восстания Изяслав бежал в Польшу, на родину своей жены, и долгое время провел при дворе польского короля Болеслава Храброго. Через год он вернулся на Русь, но это уже совсем другая история.

Великим князем киевским стал Всеслав, но правление его было недолгим: в апреле 1069 после победы над степняками он вместе с Романом и Ростиславом вернулся в Полоцк и правил еще долгих тридцать два года.