Татьяна Кононова - На заре земли Русской [СИ]

Одним утром, особенно весенним и теплым, Прохор, бывший печник, заметил, что атаману словно бы приглянулась молодая хозяйка. Ульянка, покраснев, тут же бросила веретено, второпях спутав пряжу, и поспешно скрылась за тканой занавеской в уголке, который для себя отгородила на то время, покуда в избе столько чужих. Стемка, недолго думая, обругал его и, резко поднявшись, быстрым шагом пошел прочь из горницы. Громко стукнуло что-то в сенях, жалобно застучали по половицам рассыпанные глиняные плошки и горшки, что-то раскололось. Прохор развел руками, все шумно захохотали…

Крупная щепа с треском разлеталась в разные стороны. Тяжелый колун летал в руках атамана, словно перышко. Огромные осколки бревен разваливались точно на две половинки и падали с пня прямо в снег, и Стемка их отпихивал ногой подальше, чтобы совсем пень не завалило. Некуда было растратить внезапно всколыхнувшуюся злобу и досаду. Отчего только над ним жизнь смеется? Отчего? За что?

Увлеченный дровами, он даже не разгибался, только в перерывах между взмахами топора изредка сбрасывал с лица взмокшие волосы и бросал горстями снег за шиворот, чтобы остудиться. На дворе стоял уже месяц цветень, работать в одной рубахе, без кафтана, было даже жарко. Стемка не услышал легких шагов по мягкой, влажной прошлогодней траве, и подошедшая Ульяна долго еще смотрела, как он сердито колет дрова в полном молчании.

— Стемир Афанасьич! — наконец позвала она негромко. Стемка с размаху воткнул колун в пень, так, что трещина пошла, вытер лицо рукавом и обернулся.

— Будет тебе, — Ульянка вышла из-за дерева, неспешно приблизилась, положила ладонь поверх топорища. — Довольно. На что нам столько дров?

Сокол не ответил. Смотрел на нее молча, обжигал пристальным взглядом синих глаз, только шумно, устало дышал, и девушка видела, как над ключицей в такт дыханию поднимается и опускается грубая пеньковая бечевка креста.

Девушка наклонилась, подняла расколотое полено:

— Отсыреют ведь.

Стемир потянулся забрать у нее тяжелое, но она не отдала, и его ладонь нечаянно накрыла ее маленькую загорелую ладошку.

— Отдай, Ульяна Демидовна. Я сам отнесу.

— Я помочь хочу, — отозвалась девушка.

— Не надо, — голос подвел, показался неожиданно хриплым, будто не своим. — Ступай. Сама ведь знаешь, какие о нас слухи ходят.

Ульяна потупилась. Но руки не отняла. На смуглых щеках ее заиграл легкий румянец: то ли от прохладного ветра, то ли от смущения. Стемка глубоко вдохнул, почувствовал легкий аромат трав, сопровождающий молодую знахарку повсюду. И влажный, сырой запах весны: реки, леса, пожухлой прошлогодней травы и мокрой, освобождающейся из-под снега земли. Весна пьянила, как самый терпкий хмель.

— Ступай к себе, Ульяна Демидовна, — повторил Стемка. — Сам управлюсь. Разве не боишься, что в этих слухах может быть доля правды?

Подошел так близко, что увидел каждую царапинку на ее руках, каждую мелкую родинку на лице и всегда напряженной шее, легкие волны темно-русых волос над ней. Увидел, как дрожат ее ресницы, каждую трещинку на тонких губах…

— Так пускай станут правдой, — тихо промолвила Ульяна.

Сокол осторожно взял ее за плечи, притянул к себе, наклонился и коснулся губами ее губ. Сначала невесомо, едва ощутимо, а потом — осмелел, опустил руку ей на затылок над алым расшитым очельем, принялся гладить и перебирать мягкие, словно лен, волосы, выбившиеся из косы. Чувствовал, как ее ладонь, сперва упирающаяся в его грудь, расслабилась, скользнула на плечо. Закрыл глаза, но ничего не поднялось перед внутренним взором, ничего не вспомнилось: он был здесь и сейчас, только с ней, с этой милой темноглазой девочкой, которая неведомо как смогла дотронуться до самого сердца, исполосованного старыми шрамами.

А Ульянка об этом и сама не догадывалась. Ее никто еще никогда не целовал, и у нее ни о ком так душа не болела. Не столько жалость или сострадание заставляли ее тянуться к этому странному, тихому и угрюмому человеку, сколько теплое чувство, до сей поры неведомое. Девушка знала, что когда его люди поправятся, то он уведет их обратно, туда, откуда они пришли. И снова все станет по-прежнему: он будет каждый день жить с оглядкой, понимая, что алая ниточка легко оборваться может, а она никогда больше его не увидит. И поэтому Ульяна не только отдала ему этот поцелуй, но и себе помечтать позволила. Один только раз, ведь, наверное, ничего и не сложится, потому что слишком разные у них дороги и судьба свела их совершенно случайно.