Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Разве нет никакого различия?

— Только одно: в требованиях тот, кто дает деньги, подвергается такому же риску, как и само предприятие. Если торговец не возвращается или теряет товар, потому что, например, на него напали пираты во время морского перехода, то человек, который дал ему деньги, теряет их. А по займу торговец остается обязанным вернуть деньги с процентами. Однако на практике положение остается таким же: торговец, потерявший свой товар, нам не платит, и мы вынуждены довольствоваться обычной коммерческой практикой. У торговцев есть требования, по которым они не подвергаются риску, а мы вынуждены рисковать, иначе не получим доходов, чтобы рассчитаться с вашими королями. Ты понял меня?

— Христиане не дают в долг под проценты, но результат получается тот же благодаря требованиям, — подытожил Арнау.

— Именно. Церковь запрещает не проценты, а получение дохода от прибыли. Это называется дешевыми займами, поскольку деньги предназначены для королей, знати и рыцарей. Когда христианин одалживает деньги королям, знати и рыцарям, предполагается, что эти займы идут на военные расходы, а значит, проценты допустимы.

— Но этим занимаются только менялы-христиане, — возразил Арнау. — Нельзя судить обо всех христианах по тому, что делают они.

— Не заблуждайся, Арнау, — прервал его Хасдай и улыбнулся. — Менялы получают в депозит деньги от христиан и на эти деньги выдают требования, доходы от которых они должны выплатить тем христианам, которые дали им свои деньги. Менялы выступают гарантами, но деньги принадлежат христианам, всем тем, кто дает их в меняльных лавках. Арнау, есть нечто такое, что никогда не изменится в истории: тот, у кого есть деньги, хочет большего; он никогда ничего никому не подарит и не отдаст просто так. Назовем это займом, назовем это требованием, назовем как угодно, но люди ничего не дают даром. Однако же ростовщиками, как всегда, называют нас, евреев.

За разговором они не заметили, как наступила средиземноморская ночь, звездная и спокойная.

Некоторое время все трое молчали, наслаждаясь миром и тишиной, которая царила в маленьком саду за домом Хасдая Крескаса.

Затем их позвали ужинать, и впервые с тех пор, как он поселился в еврейской семье, Арнау понял, что они такие же, как и он, — с другими верованиями, но добрые и милосердные, какими должны быть самые набожные христиане.

В эту ночь без всяких оговорок он вкусил еврейских блюд, которые подавали на стол женщины этого дома.

Время шло, и положение становилось неудобным для всех. Новости, касавшиеся эпидемии, были обнадеживающими: случаи заболевания становились все реже. Арнау нужно было возвращаться домой. В ночь перед расставанием Арнау и Хасдай пошли в сад. Они собирались по-приятельски поболтать о всяких пустяках, но каждую минуту помнили о предстоящем расставании и старались не смотреть друг на друга.

— Сахат — твой, — внезапно объявил Хасдай, передавая ему документ, подтверждающий это.

— Зачем мне раб? Я даже сам себя не смогу прокормить, пока корабли снова не начнут приходить в порт. Как я буду содержать его? Община не позволяет рабам работать. Мне не нужен Сахат.

— Увидишь, он тебе понадобится, — улыбаясь, ответил ему Хасдай. — Он тебе обязан всем. С рождения Ракели и Жусефа Сахату поручили заботиться о них как о своих собственных детях, и уверяю тебя, он так и поступает. Ни Сахат, ни я не можем отплатить тебе за то, что ты сделал для них. Мы подумали, что лучший способ отблагодарить тебя — это облегчить тебе жизнь. Для этого тебе понадобится Сахат, и он уже готов.

— Облегчить мне жизнь?

— Мы оба поможем тебе стать богатым.

Арнау улыбнулся, недоверчиво глядя на гостеприимного хозяина:

— Я всего лишь бастайш. Богатство не для меня, а для знати и торговцев.

— У тебя оно тоже будет. Я приму меры, чтобы это произошло. Если ты будешь действовать благоразумно и прислушиваться к наставлениям Сахата, в скором времени ты станешь богатым человеком.

Видя, что Арнау смотрит на него в ожидании дальнейших объяснений, Хасдай продолжил:

— Как ты знаешь, чума отступает. Случаи заболевания становятся единичными, но последствия чумы ужасающие. Никто не знает, сколько человек умерло в Барселоне, но точно известно, что из пяти советников четверых уже нет. Все это может привести к невероятным последствиям. Но вот к чему я веду: многие из умерших были менялами, они занимались своим делом в Барселоне, я знаю, что говорю, потому что сотрудничал с ними, а теперь их уже нет. Думаю, что, если тебе интересно, ты мог бы посвятить себя этой профессии.