Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— В порядке. Ждут тебя.

Ракель повела мавра к дощатому помосту у ворот Борн, который вел к церкви Святой Марии.

— Сюда? — удивился мавр, когда девочка нырнула под настил.

— Тихо! — предупредила она. — Лезь за мной.

Они проскользнули через тоннель к римскому кладбищу, а потом все вместе помогли выбраться Арнау.

Сахат полз первым и тянул его за руки, а дети толкали сзади. Когда они выползли наружу, Арнау потерял сознание и Сахат понес его на себе. Дети переоделись в христианские одежды, которые принес мавр, и направились в еврейский квартал, стараясь держаться в тени. Когда они дошли до ворот квартала, охраняемых усиленным караулом солдат короля, Сахат объяснил офицеру, кто эти дети на самом деле и почему у них на одежде нет желтого кружка. Что касается Арнау, то он действительно был христианином, нуждавшимся в помощи врача, в чем офицер смог убедиться сам. Когда он увидел опухшую ногу Арнау — сразу же отшатнулся от него, как от зачумленного. Однако не страх, а совсем другой ключ — толстый кошелек, который раб сунул в руки королевского офицера, пока разговаривал с ним, на самом деле открыл им ворота в еврейский квартал.

«Никто не тронет этих детей!.. Отец, где вы? Почему, отец? Во дворце есть зерно! Я люблю тебя, Мария…»

Когда Арнау бредил, Сахат просил детей выйти из комнаты или посылал их за Хасдаем, отцом Ракели и Жусефа, чтобы тот помог ему утихомирить больного, сражавшегося с солдатами Руссильона. Опасаясь, что у Арнау откроется рана, хозяин и Сахат внимательно следили за ним, сидя у его ног, в то время как рабыня накладывала ему компрессы на лоб.

Так прошла неделя, в течение которой за Арнау ухаживали лучшие еврейские медики; кроме того, ему постоянно уделяла внимание вся семья Крескас и их рабы, а особенно Сахат, который днем и ночью находился рядом с больным.

— Рана не очень серьезная, — поставили диагноз врачи, — но инфекция воздействует на весь организм.

— Он будет жить? — спросил Хасдай.

— Это крепкий человек, — только и ответили врачи, покидая его дом.

— Во дворце есть пшеница! — закричал Арнау несколько минут спустя. Его лоб покрылся испариной, а сам он дрожал от лихорадки.

— Если бы не он, — сказал Сахат, — нас бы всех убили.

— Я знаю, — ответил Хасдай, стоя рядом с ним.

— Почему он это сделал? Он ведь христианин.

— Он просто добрый человек.

Ночью, когда Арнау проваливался в тяжелый сон, а в доме устанавливалась тишина, Сахат становился на колени и, глядя в сторону священного города, молился за христианина. В течение дня он терпеливо заставлял его пить воду и глотать микстуру, приготовленную врачами.

Ракель и Жусеф тоже часто навещали своего спасителя, и Сахат позволял им остаться, если Арнау в тот час не бредил.

— Он воин, — как-то заявил Жусеф, округлив глаза.

— Конечно, он им был, — ответил ему Сахат.

— Арнау говорил, что он — бастайш, — поправила Ракель.

— А на кладбище он говорил, что был воином. Значит, он воин-бастайш.

— Он сказал это, чтобы ты замолчал.

— Я уверен, что он бастайш, — вмешался Хасдай. — Судя по тому, что он говорит в бреду.

— Он воин, — настаивал мальчик.

— Не будем спорить, Жусеф. — Раб улыбнулся. — Почему бы нам не подождать, пока Арнау не выздоровеет и сам все не расскажет?

— Он выздоровеет?

— Конечно! Где ты видел, чтобы воин умирал от простой раны на ноге?

Когда дети уходили, Сахат обеспокоенно смотрел на Арнау и щупал его лоб, который по-прежнему горел.

«Благодаря тебе, христианин, живы не только эти дети, но и я, — думал раб. — Почему ты это сделал? Что подтолкнуло тебя рисковать жизнью ради раба и троих еврейских детей? Живи! Ты должен жить. Я хочу поблагодарить тебя. Кроме того, Хасдай очень богат, и он наверняка воздаст тебе за спасение детей».

Несколько дней спустя Арнау начал поправляться.

Однажды утром Сахат почувствовал, что жар у больного значительно спал.

— Аллах! Да благословенно будет имя Твое, Ты меня услышал.

Хасдай улыбнулся, когда сам убедился в этом.

— Он будет жить, — успокоил он детей.

— Арнау расскажет о своих сражениях? — спросил Жусеф.

— Сынок, не думаю, что сейчас…

Но Жусеф уже не слушал отца и, подражая Арнау, запрыгал по комнате, размахивая кинжалом перед воображаемым противником. В тот момент, когда он собирался перерезать горло упавшему врагу, сестра взяла его за руку.

— Жусеф! — прикрикнула Ракель, чтобы успокоить брата.

Когда они повернулись к больному, то увидели, что глаза Арнау открыты.