Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Ликвидировались и взаимные счеты текинцев; ахалинцы обижались на то, что вместе с ними не разгромили и мервцев.

– Если нас взяли в двадцать два дня, то Мерв вы возьмете в две минуты, – нашептывали ахалинцы своим недавним врагам. – Если против нас было восемьдесят пушек, то против них достаточно пяти пальцев.

– У нас верблюдов нет, – пробовали урезонить мстительный дух ахалинцев, не прощавших своим сородичам и союзникам бегство их после неудачной вылазки 4 января.

– Мы вам дадим верблюдов.

– Но мервцы и сами поклонятся нам.

– Пока будет между ними Улькан-хатун, они не поклонятся, а нам это обидно. Вы не думайте, что пушки, отбитые ими двадцать лет назад у персидского ильхани, очень страшны. Ведь они без колес и лежат на песке, как дохлые верблюды.

Ликвидировались и верблюды. Подрядчик выразил решительное, хотя и не удавшееся намерение получить из казны все, что можно, и скрыться без расплаты с лоучами. Из двадцати тысяч верблюдов, циркулировавших при отряде, уцелело около полтораста голов, а остальная масса досталась в добычу шакалам. Из сотен туркестанских верблюдовожатых пришли к получке денег всего семнадцать человек, которые, замотав свой грошовый заработок в грязные тряпицы, поплелись с кнутовищами в руках через неоглядные пески по направлению к Аральскому морю. Подрядчик запрятал в голенища не одну сотню тысяч рублей.

Ликвидировался и Можайский. Не столько, впрочем, побудили его к тому официальные условия и распоряжения, как телеграмма, которую он почему-то поцеловал, хотя вообще не имел привычки целовать получаемые телеграммы. Она была помечена станцией персидского телеграфа и состояла всего из нескольких слов. «Мы можем увидеться на рейде Энзели. Я в безопасности. Ирина».

– Дядя, к чему ты отправляешься кружным путем, когда можешь высадиться в Баку через двадцать часов? – допрашивал Узелков Бориса Сергеевича.

– Милый, я ликвидирую счеты, – отвечал Борис Сергеевич, – и тебе нет никакой надобности быть вместе со мной. Прощай до Гурьевки или до встречи в Крыму, а не то поезжай в Каир или на Мадейру и основательно полечись. Над средствами не задумывайся.

Все ликвидировались, только одна железная дорога продолжала строиться с большим опозданием и все еще готовиться к войне…

Восток и запад Каспийского моря вновь были охвачены лихорадочной деятельностью. Пассажиры торопились пересечь море по кратчайшим расстояниям, чтобы успеть показать миру и друзьям лавры, пока они не поблекли. В лаврах были не одни георгиевские ленточки, мечи и банты, но и черные косынки и шапочки, украшавшие раненые руки и головы.

Можайский отправился на пароходе Тавасшерна.

– А дама, которая ехала с вами в прошлом году, так и осталась в Персии? – полюбопытствовал капитан, принимая своего единственного кругового пассажира. – Я никогда не забуду, с какой самоотверженностью она ухаживала во время бури за больными детьми. Из нее вышел бы превосходный капитан океанского крейсера.

Выше этой похвалы Тавасшерн не придумал бы и в целую навигацию.

– Она овдовела, – отвечал Можайский.

– Овдовела? Ну что же, вдова – это парус, выдержавший шторм.

– И возвращается на родину.

– В Англию?

– Мы встретим ее в Энзели.

– В Энзели? Так вот почему вам понадобилась лучшая каюта на пароходе!

На энзелийском рейде капитан бросил якорь и спустил на воду ботик. Не ожидая приглашения, Борис Сергеевич принял его в свое распоряжение и направился к лодке, которую он давно уже высмотрел в бинокль. С лодки подавали ему сигналы.

Вскоре лодки сошлись на дистанцию сердечных рукопожатий. Пассажиры их забыли при встрече о многом: они забыли об опасности сильных движений на утлых скорлупках, забыли о пароходе и рейде, забыли… и забылись до откровенных и крепких объятий.

– Боже, как ты утомлена!

– Ничего, все тяжелое прошло.

Тавасшерн встретил своего милого доктора с затруднительной для него любезностью. Освободив уже давно себя от сладости поцелуев, он теперь серьезно прильнул к женской ручке… той самой, которая перевязывала размозженную ступню его матроса.

– Ко всему этому, – добавил он, – могу порадовать вас тем, что барометр превосходен, что деток у меня всего трое, и все здоровы, и что у буфетчика плавает отличная стерлядка.

Одолев почетный рапорт, Тавасшерн скомандовал: «Ход!» – до того азартно, точно он намеревался выскользнуть навсегда из Каспийского моря.

– Куда же мы, на Волгу или в Крым? – спросил Можайский. – Если на Волгу, то нужно высадиться в Астрахани.