Адель Алексеева - Кольцо графини Шереметевой

— Хочу передать вам... отцу вашему принадлежавшее... — Приподнял подсвечник, и предстала картина в чёрной раме с тёмным, еле различимым изображением: — Читайте, что тут надписано: «Кортын... Страстотерпец Георгий...» А вот ещё одна. — Он скинул покров со второй картины: «Кортын... Филист, персона крыласта...» Картины сии старого малевания... Пусть хранятся у вас! — И вручил каждому по «кортыне»...

…А теперь переведём стрелку часов на два столетия вперёд — перенесёмся прямо в 1991 год, в Кусковскую усадьбу. Да, да...

Выставка первых владельцев имения. Вот он — Владимир Петрович Шереметев, владелец усадьбы в молодости! Крупное, широкое лицо, короткая стрижка, открытое, наивно-простодушное выражение. Из XVIII века глядит на нас как живой. Боярин, дворянин! А похож на плотника, ушкуйника, ремесленника. И сколько жизни в блеске тёмно-карих глаз!..

Случилось так, что сразу после той выставки встретилась я с Ольгой Борисовной Шереметевой, которая является прямым потомком этого самого Владимира Петровича. Встреча та меня поразила: совершив загадочное круговращение, семейные гены в точности повторились в этой женщине. Тот же высокий рост, большая голова, дышащее здоровьем лицо, открытость, бесстрашие и горячий блеск глаз. Как и предок её, Ольга Борисовна деятельна — работает в свои почти 80 лет!..

Вот она порода, итог векового отбора!.. Когда-то наиболее активные, деятельные люди получали титул дворянина, боярина, детям, потомкам своим передавали родовые устои — и вот результат.

Даже в самые мрачные, сатанинские годы, когда слово «дворянин» и произнести-то нельзя было, сохраняли они достоинство, честность, терпение, порядочность. Со многими из них приходилось мне встречаться — Головнины, Голицыны, Оболенские, Шереметевы, Гудович... У каждого свой характер, они не ангелы, но в чём-то главном, основном неизменные: ничего из завещанного предками не растеряли. Кто знает, что тут на первом месте: воспитание, родовая память, гены? Вероятно, всё.

Живая память... У Ольги Борисовны квартира — слепок с прошлых веков. На той кровати спала бабушка, за тем столом писал её отец... Родные лица в течение всей жизни глядели на неё из старинных рам, что-то говорили, о чём-то спрашивали... Чуть не двести лет жило их семейство в доме на углу Воздвиженки. Даже когда дом этот стал местом жительства людей новой формации, созданной из утопической мечты, даже тогда их не выселили отсюда. Конечно, отец был арестован в 1918 году, — в числе двадцати человек его поместили в десятиметровую камеру, и он скончался от сердечного приступа. А в 30-е годы была арестована сестра Ольги — Елизавета Борисовна, она десять лет провела в лагерях. Мать их Ольга Геннадиевна дожила в доме на Воздвиженке до 1942 года и — вот удивительная судьба! — погибла на пороге родного дома от разорвавшейся фашистской бомбы.

Все они — не призраки, а живые, родные лица для Ольги Борисовны.

слепительно ярким светом залита Москва. В Рождество ударил ядрёный мороз, а на Новый год оттаяло, и ёлки на воротах, возле домов стояли закуржавленные, в инее... Москва празднует, ликует, веселится, готовится к Богоявлению.

А между тем Россия вступила уже в страшный свой 1730 год. Ещё немного, и скажет своё последнее слово главная повелительница XVIII века — смерть... А пока старая столица веселится по-молодому. Люди живут шумными гостеваньями, на столах красуются запечённые утки, гуси, у тех, кто побогаче, — студни, а в знатных хоромах — фазаны и куропатки с белыми крыльями.

По причине великих морозов печи топили два-три раза на день и из печей таскали пироги. Иной раз к столу подавали до десяти сортов разных пирогов. Гости еле поднимались, вздыхали: «Охо-хо-нюшки, накормили меня, яко гуся рождественского!» — отлёживались день-другой, и снова всё сначала. Особенно не по себе делалось от тех гостеваний иноземным людям, важным посланникам, кои уже собирались в Москве, чтоб принять участие в свадебном обряде императора.

Алексей Григорьевич ошалел от счастья: ещё недели две — и он государев есть!.. Братья его упивались общим почитанием. Василий Владимирович, фельдмаршал, сдерживал своих неразумных сродников, но Василий Лукич не разделял его благоразумия, мол, род ихний исстари ценили за деятельный характер, войдут они ныне в великую силу, как и положено. Князь Иван Алексеевич проявлял завидное проворство и сметливость. Княжна же Катерина пребывала в заботах о свадебных нарядах-украшениях, от неё не выходили портнихи и ювелиры.