Анри Кок - Последние из Валуа

Тофана неверно поняла смысл этих слов.

– А! так вы все-таки боитесь! – вскричала она. – Признаетесь, что вам страшно!

– Вы ошибаетесь, мадам, мне не страшно. Не страшно потому, что я уверена: Господь не позволит вашей несправедливой и отвратительной мести осуществиться. За себя мне не страшно, мне стыдно – за вас.

– Ха-ха! Скажите еще, что надеетесь избежать моей пытки… через смерть, быть может… как вы это сделали в замке Ла Мюр, где смогли избежать солдат барона дез Адре, лишь заколов себя кинжалом… Но сейчас-то кинжала у вас нет, моя дорогая… И дабы вы даже не пытались себя умертвить – вдруг вам придет в голову попробовать себя задушить? – мы свяжем вам руку… Так вам будет затруднительно молиться… Тем хуже!..

При помощи Матери Тофана перетянула веревкой запястья Бланш, которая, впрочем, не оказала ни малейшего сопротивления этому новому акту жестокости.

Разве что, пока ее связывали, две слезинки скатились по ее щекам.

– Она плачет!.. Ха!.. Она плачет!.. – радостно прохрипела старуха-цыганка.

– Боженька! Боженька! – шептала молодая графиня. – Прости их, так как они не знают, что делают! Боженька, сжалься над ними! Сжалься надо мною!

К тому моменту, когда граф Филипп де Гастин, его друзья и солдаты проводили в Гроте Фей свои тщетные поиски, Пиншейра в пещере все еще так и не появлялся.

Было, однако, уже около полудня. Тофана начинала волноваться. В три часа ее нетерпение нашло выход в горьких упреках, адресованных Малике.

Уж не специально ли та куда-нибудь отослала Пиншейры, да так, чтобы его не могли найти? Быть может, пытаясь отомстить барону д’Уриажу, Пиншейра совершил какой-нибудь опрометчивый поступок и угодил в плен… или вовсе погиб?

На все замечания Тофаны Мать неизменно отвечала такими словами:

– Камар – тот, кого я послала за Пиншейрой – самый ловкий и смышленый из всех моих сыновей… Он уже нашел Пиншейру… И нашел его живым и свободным; так как если бы Пиншейра угодил в плен или погиб, Камар уже вернулся бы с этой вестью. Так что подождем возвращения Пиншейры…

– Но что, если он вернется только завтра? Я не хочу ждать до завтра! Уже сегодня вечером я хочу увидеть графа Филиппа де Гастина и маркиза Луиджи Альбрицци, чтобы сказать им: «Графиня Бланш мертва, и вот как я ее убила!..» Я хочу насладиться даже не столько муками этой девушки, сколько печалью и отчаянием ее мужа и его друга!

– Пиншейра вернется еще до завтра, не сомневайтесь!

В семь часов, когда Малика в третий или четвертый раз повторяла эту фразу в ответ на третий или четвертый взрыв нетерпения Тофаны, в шатер вошел Перюмаль.

Мать оказалась права – Пиншейра скоро должен был вернуться вместе с Камаром.

– Наконец-то! – воскликнула Великая Отравительница. – Наконец-то!

Весь цыганский табор собрался в галерее, примыкающей к большому залу Гротов , дабы приветствовать высокочтимого Воеводу . Пропитанные смолой факелы освещали эту сцену, в которой было нечто торжественное. Пиншейра вошел в зал, опираясь на руку Камара. Воевода был высок, все еще молод и восхитительно красив.

Приветствовав цыган и цыган, согнувшихся перед ним в земном поклоне, он направился к Малике и Тофане – единственным, кто остались сидеть, – с первой он обменялся дружеским поцелуем, второй протянул руку, сказав:

– Камар сообщил мне, что меня дожидается моя сестра перед солнцем … И я готов исполнить любое пожелание Усыпляющей Души .

Тофана крепко – в знак признательности – пожала Воеводе руку, и тот вскрикнул от боли.

– Что с вами? – изумилась Великая Отравительница.

– Да так… сущий пустяк! – улыбнулся Пиншейра. – Бродя в окрестностях Уриажского замка, оступился и свалился в канаву.

– Да ты ранен! – с тревогой в голосе воскликнула Малика.

– Нет… Сначала я боялся, что сломал правое плечо, но затем боль мало-помалу улеглась… Если сейчас плечо чуток и побаливает, завтра я буду уже как огурчик… Где девушка?

– Там! – Тофана указала на шатер. – Хочешь на нее взглянуть?

– Конечно. Камар уверял, что она очень красива.

– От такой бы и принц не отказался! – ухмыльнулась Малика. – Идем!..

Воевода , Тофана и Малика вошли в шатер. Бланш спала, положив голову на связанные руки. На ее ангельском личике не было и тени испуга.

Пиншейра какое-то время смотрел на нее молча.

– Красива, не правда ли? – сказала Тофана.

– Столь красива, – ответил Воевода , – что даже жалко так быстро приносить ее в жертву.