Николай Раевский - Последняя любовь поэта

Неофрон встретил ее приветливо. Хотел угодить другу, С любопытством посмотрел на его возлюбленную. Раз видел её в домашнем коротком хитоне, когда пришёл пригласить на пир. Потом в перистиле при свете факелов она нарядно разодетой. Осталось в памяти загорелое стройное тело, ясно видное через прозрачную косскую ткань, иссиня чёрные волосы и в них золотая бабочка, при каждом движении головы вспыхивавшая изумрудными огоньками.

Молодая женщина, которая вошла в беседку вслед за Феокритом, не походила на гетеру. Длинный гиматий с тёмнo-красной каймой закрывал и затылок. Когда она его сняла и оправила мелкие складки льняного хитона, Неофрон вспомнил одну из своих любимых краснофигурных ваз. На ней вдоль верхнего края шёл девичий хор в таких же складчатых высоко подпоясанных хитонах. И впервые эпикуреец заметил, как красив загар Миртиллы. Такая же кожа у египетских девушек, портретами которых он когда-то любовался в Афинах. Неофрон умел ценить изображения женщин много лучше, чем их самих.

Феокрит посматривал на подругу с любовной гордостью. Отдохнув от частых пиров и бессонных ночей, Миртилла слегка пополнела, и оттого ещё красивее стали её шея , руки и грудь. Движения сделались спокойнее, и не было в ней больше старательной угодливости гетер.

Разговор наладился не сразу. Немного месяцев тому назад любовники Миртиллы ценили ее бойкую речь. С Феокритом она говорила часами и всегда знала, что ответить. В виноградной беседке поначалу робела. Грубостей она никогда не любила, но привыкла к вольной речи гетер, и с Феокритом старалась говорить иначе, а, идя к Неофрону, сказала себе, что нужно следить за каждым словом. И слова были точно пойманные птицы; лететь не могли, пугливо трепыхались, понуро жались к земле, Миртилла отвечала невпопад, краснела, готова была заплакать и уйти.

Неофрон заметил ее смущение. Не будь поэта, и не подумал бы о ней заботиться, но ради друга решил, что гостью нужно ободрить и развлечь. Велел принести вазу, которую накануне купил у старой женщины за две драхмы. Старуха осталась довольна: сбыла ненужную вещь, доставшуюся ей по наследству от давно умершей тетки. Теперь можно купить еще одну овцу. Не знала только, что в таком большом городе, как Лампсак, за эту вазу иной любитель старины отдал бы здорового раба, а то и целую семью.

Домоправитель осторожно поставил на стол красно-фнгуриую амфору. Феокрит, тоже любивший старинную посуду, с первого взгляда понял, что эпикурейцу удалось раздобыть прекрасную вещь. Редкостно красива была форма сосуда, искусной рукой умельца выписаны фигуры, занимавшие весь верх богато украшенной амфоры. Феокрит и Миртилла принялись рассматривать роспись. Поэту не приходилось раздумывать над тем, что изобразил древний художник. Гибель Трои, последний ее час... Миртилла поняла только, что на вазе что-то страшное. Воин схватил за плечо почтенного старца и занес над ним меч. Старик в ужасе закрыл лицо руками. На коленях у него труп мальчика, покрытый ранами. Рядом кумир богини-воительницы, грозно поднявшей копье. Воин отрывает от статуи почти нагую женщину, обхватившую колени богини. Высокая женщина в хитоне и гиматии с пестом в руках бросается на гоплита, прикрывшегося щитом. Над фигурами полустертые надписи. Миртилла попробовала их прочесть, но не смогла. Неофрон принялся объяснять.

— Вот, смотри, это Неоптолем убивает Приама...

Миртилла понимающе кивнула головой. Имя Неоптолема, сына Ахилла, она услышала впервые, но, кто такой Приам, знала еще со времени бесед с афинским учителем-сводником. Отважилась спросить:

— Кто этот мертвый мальчик?..

— Астианакс, сын Гектора.

— А ребенка за что же?..

— Миртилла, на войне не разбирают, кого и за что. Ты, наверное, знаешь — ахейцы взяли Трою на десятом году осады...

Неофрон сказал «наверное», чтобы еще раз сделать приятное Феокриту. Совсем не был уверен в том, что Миртилла это знает, но она снова кивнула головой.

— Они дрались больше девяти лет, потеряли множество людей, и, когда наконец проникли в город, тут уж кто что хотел, то и делал.

— Но ребенок, Неофрон...— Миртилла уже больше не смущалась. Ее взволновал этот окровавленный детский трупик на коленях Приама. Черные глаза смотрели печально.

— И ребенка и старика... кого попало. Об Астианаксе рассказывают по-разному. Тут, видишь, он исколот мечом, а другие говорят, что его сначала взяли в плен, но потом решили сбросить с башни.

— Зачем?

— Чтобы он не отомстил за Гектора, когда вырастет.