В висках Анны опять стучал бойкий молоток, и мысль, подхваченная жаром и метелью, неслась, как птица-тройка! И уже соглашалась с Акимом, и даже рождалось открытие того, что бога-то, пожалуй, и, в самом деле, нет. Все развивается само собой: от амебы до теплокровной крысы. Сначала телега, потом велосипед, мотоциклетка, паровоз и аппарат «Илья Муромец» — эволюция!
Наклонилась, зачерпнула жменьку снега, приложила к пылающему лбу. И опять картина танцев у Подгурского. Новинка сезона — танго! И даже «На сопках Маньчжурии» танцевали контактно. «Белеют кресты, это герои спят», — и уже кружилась в хороводе снежинок, припадая на правую ногу. И не понятно, то ли двигалась в такт музыке, звучащей в сердце, или, отвечая ритму колокольного звона.
Большевики взорвут ее. И, кажется, церковь стонет, жалуется. И ветерок помогал идти на этот стонущий звук, на упругие волны стопудового инструмента. Бабушка говорила, этот звук исцеляет недуги. Правда ли? Кто скажет? Пойду, спрошу у Господа, почему он так несправедлив? Что мы делаем неправильно? В чем вина?! Он ответит. Он не должен все время молчать! За что он нас гонит? За какие грехи мы сотнями гибнем каждый день?
И что-то подталкивало ударить в муфту, как в бубен, скакать по-козлиному в глубоком снегу, показать красный язык всему свету! «Нет правды на земле, но нет ее и выше!» Ни капельки нет ее нигде. И стаей воронья налетали грешные мысли о том, что, может, лучше было остаться язычниками. «Возлюби врага своего, как самого себя!» — намеренно искажала в больном мозгу заповедь Христа.
От слабости трясло, и непослушные пряди льнули к мокрым вискам. Снег ли таял на ее огненном лбу, или пот? Хотелось спать. Или, хоть прилечь. Увидела скамеечку перед избушкой. «Только минутку». И села, и вздохнула облегченно. Как хорошо…
А снег валит, валит, покрывает байковым покрывалом.
Проходят мимо неясные тени. Пробежали стайкой ребятишки — кричат, хохочут. Из гимназии. Для них жизнь начинается. Что-то ждет их впереди. Как-то там Володя… помнит ли свою непутевую, глупую мать. Может, Господь послал болезнь, чтобы хоть в беспамятстве немножко одумалась, увидела бездну паденья своего! И терпит Господь заблудшую паршивую овцу!
Ветер дует, забивает снегом воротник — и легкий радостный озноб. И стучат зубы, ломает судорогой боли, а ноги сами собой колотятся друг о дружку, не могут согреться.
И вдруг, из-под земли — двое.
— Вам здеся не скучно?
— Ой, какая шляпочка! — моей крале как раз! — и Анна Васильевна уже простоволосая. А ледяной ветер пробирает насквозь. Но от испуга не холодно, а даже кинуло в жар. Шиши захохотали и исчезли.
Поднялась, побежала на поющий где-то рядом звон — уткнулась в большое желтое здание. Теперь звон несся совсем с другой стороны. Что это? «Блуждающая колокольня», — мелькнуло в голове. Но не может же она бегать по городу. Или готовится откочевать на восток. От красных? И опять поспешила на упругую ноту «ля» контроктавы.
Как переменчивы мужчины! За тысячу километров посылают ландыши, на Сенатской площади на колени перед вами встают — и вдруг полное забвение. От хулиганов защитить некому! Главнокомандующий называется!
Теперь на пути встал забор. И понадобилось обойти, прежде чем увидела ярко-золотистые окна. Стоит, как скала, не стронется. И напала новая блажь: нельзя входить в церковь! Грешна! Мужа бросила, сына, как кукушка, подкинула маме. С Колчаком до сих пор не венчана. Язычница. Как «оглашенной» надо на паперти стоять да каяться в недостойном своем поведении.
Опустилась на колени, и кланялась земно, и просила одного: спасти сохранить сынка! Только его! Утешить, утолить печаль Сергея Николаевича. Про Колчака и вспоминать не хотела! Но не утерпела, попросила и ему многих лет и победу над супостатом. Но без веры. Какая уж тут победа? Успеть бы ноги унести — и то руками и ногами перекрестишься.
Оттого ли, что постояла в снегу, или, правда, молитва помогла — полегчало. Опамятовалась. Но не спешила подняться. Печатала лбом поклон за поклоном и уж ни о чем не просила, а только повторяла вечное: «Господи, твоя воля».
Богомольцы с паперти озирались. И она видела, понимала это и испытывала что-то вроде той радости, что получают от вериг, от самобичевания. В сласть ей свое унижение. Может, готовилась уж к пытке жизнью, что в недалеком будущем выпадет ей в тюрьмах и ссылках освобожденной России.
Приблизилась согбенная старушка, заглянула в лицо, вернулась на паперть.
Читать дальше