Уильям Николсон - Родной берег

Письмо к Ларри гласило:

Дорогой Ларри. Прости, но я больше не могу. Я сделал все, что мог, чтобы обеспечить Китти и девочек. Поверь, я пахал как вол. Компания в хорошем состоянии. Я не жду, что меня поймут, но ты, думаю, поймешь. Ты давно меня знаешь. Все просто: жизнь давно стала для меня пыткой. Я не знаю, почему так вышло. Тьма всегда здесь, она ждет меня. Я стараюсь держаться подальше от людей. Я знаю, что мое несчастье тяготит и печалит всех моих близких. Так что это единственный способ их уберечь. Дружище, не злись на меня за то, что я сейчас напишу. Поверь, я пытаюсь хоть как-то загладить вину. Я знаю, ты любишь Китти, ты полюбил ее с первого взгляда. Думаю, и она тебя любит, что не умаляет ее любви ко мне. Я всегда знал, что ты можешь сделать ее счастливой, а у меня это никогда не получится. Я эгоист, я цеплялся за нее слишком долго, но теперь ты свободен и можешь быть с ней, а значит, я должен уйти. Не жалей меня. Будь счастлив вместо меня. Ты представить не можешь, как часто я об этом мечтал. Спасибо, друг мой, за твою бесконечную доброту. Ты хороший человек. Мне никогда не стать храбрее тебя. Люби Китти и моих девочек вместо меня. Ты справишься с этим куда лучше. До свидания, дорогой друг. Я больше не боюсь тьмы. Наконец-то я отдохну.

Другое письмо было адресовано Китти:

Любимая моя, единственная. Кроме любви к тебе внутри меня не было ничего светлого. Твоя ответная любовь стала для меня чудом. Но у каждого свой путь. Я больше не буду тащить тебя за собой на дно. Не надо думать, будто твоя обязанность – спасать меня. Я знаю, сколько причинил тебе боли. И этого не извинить. Поэтому я решил уйти. Родная моя душа, ты так прекрасна, так молода, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты должна обрекать себя на тьму вместе со мной? Я делаю это не ради тебя, я делаю это для себя, чтобы наконец освободиться. Но теперь и ты будешь свободна. Милая моя, я знаю, что ты меня любишь. Я знал это всегда. Но я знаю, что Ларри ты тоже любишь. Не стыдись этого. Разве можно его не любить? Теперь, когда и он свободен, я могу уйти. Люби Ларри, милая, он заслуживает твоей любви. И помни меня, и меня тоже люби, и знай, что я, наконец, обрел покой. Не стоит ненавидеть меня за то, что я покидаю тебя. Не злись. Скажи лишь: он старался, а когда выбился из сил, прилег поспать. Поцелуй за меня девочек. Скажи им, если рай все-таки существует, я буду их ждать. Скажи им, я ухожу с высоко поднятой головой, по-прежнему штурмуя тот роковой пляж, ухожу как солдат. Скажи им, я буду вечно любить их. И тебя. Если нам суждено встретиться, то это произойдет там, где ведомы все вещи, и ты простишь меня.

Спокойной ночи, любимая. Я засну в твоих объятиях, и боль прекратится.

Ларри взял все хлопоты на себя. Тело обнаружила береговая охрана. Скромная панихида прошла в иденфилдской церкви: Китти молчала, и глаза ее были сухи. Похоронили Эда на кладбище при церкви. Некролог в «Таймс» был полностью посвящен событиям августовского дня восьмилетней давности, когда Эдвард Эйвнелл заслужил Крест Виктории.

Памела рыдала в объятиях матери, но сама Китти почти не плакала. Горе парализовало ее. Горе и злость: она не могла простить Эду ту боль, что он причинил им всем. Какая самоуверенность – решить за нее, как ей будет лучше. Лежа ночью в опустевшей постели, она говорила с ним. Не плакала, но горько и упорно твердила:

– Кто дал тебе право уходить? Что такого в твоем страдании, отчего оно невыносимее, чем у прочих? Разве ты не понимаешь, что натворил? Ты достиг небытия. А как же мы? Теперь наше горе бесконечно. Мы уже ошиблись, слишком полюбив тебя. До конца наших жизней ты будешь стоять у нас перед глазами, неизменно доказывая, что горе в итоге побеждает.

Ларри и Китти не пытались утешать друг друга. Ларри бросил все силы, чтобы поддержать благосостояние семьи, и помогал Хьюго с импортом вина. К тому моменту, когда Хьюго попросил его стать полноправным партнером в фирме, Ларри уже стал незаменимым.

– Теперь, когда Эд получил то, чего хотел, – говорила ему Китти, – ты обязан приглядывать за нами, хочешь ты того или нет.

Она не имела в виду другую просьбу Эда. Его поступок словно парализовал ее волю. Ей не хотелось больше ничего. Отталкивала самая мысль воспользоваться его уходом. Столь жестокое и расточительное отрицание жизни не может иметь хороших последствий. Ни для кого.

Трехлетняя Элизабет, тихая и добродушная, горевала недолго: отец так часто и так надолго исчезал, что его смерть оставила не такой уж глубокий след. У Памелы тоска сменилась недоумением. Девочкам не сказали всей правды. Они знали, что он поехал на прогулку, и произошел несчастный случай. Возможно, сердечный приступ, отчего он упал и разбился насмерть.