«И откуда у них берется такая демагогия? — подумал он. — Разве в наше время было такое? Нет, мы дали им слишком много воли. За нашей спиной им все кажется — раз–два и в дамки! Все легко, пока за тебя другие делают, а тебе даже отвечать ни за что не нужно. Какой спрос с него? А я за все в ответе. И даже за него самого, за петуха этого, мне отвечать придется! Разве не имею я права на строгость? Полное право дано мне самой жизнью…»
Ночью шел дождь. Стоявшая две недели сухая погода резко повернула к ненастью. С вечера затянуло небо, и озеро заплескалось о берег мелкими сбивчивыми накатами. Вдалеке чуть слышно погромыхивало.
Около полуночи налетел резкий ветер. Он заметался между деревней и поселком, то заставляя поскрипывать кочетыговскую крышу, то затихая и как бы вслушиваясь в безутешное всхлипывание озера, открытого ветру со всех сторон.
Растревоженный спором с Орлиевым, Виктор долго не мог заснуть, несмотря на усталость.
«Поплывут наши дороги, — грустно думал он, слушая, как настойчиво барабанят по стеклам холодные осенние струи, и неожиданно рассердился: — Ну и пусть! Может, хоть это заставит его поверить, что так дальше нельзя…»
Дождь шел долго. Несколько раз Виктор просыпался, с тревогой вглядывался в мутно–серые окна. Дождь все лил и лил, лишь из косого и порывистого стал тихим и размеренным, какой любят грибники.
Утром он прекратился, но по небу неспокойно ползли низкие тучи, готовые в любую минуту разразиться новым дождем.
В этот день планерки не было, и Виктор пришел в контору позже обычного.
Орлиев, не глядя на него, сказал:
— Тебя в райком вызывают… К Гурышеву, первому секретарю…
— Зачем?
— Не знаю… Зайков машину в леспромхозовские мастерские гонит, с ним и поезжай. Обратно, если успеешь, — автобусом, а нет — заночуешь, или на попутной.
— Я зайду в леспромхоз, поговорю о переходе в семидесятый квартал. Хотя бы один участок…
Орлиев ничего не ответил.
— Мы потеряем неделю, — воодушевленный тем, что Тихон Захарович не возражает, продолжал Виктор. — Но это оправдает себя, сразу повысит производительность…
— Если леспромхоз снимет у нас с плана две–три тысячи кубов, можно и перейти.
— Как снимет? Нам этого совсем не нужно, мы будем переводить участки по очереди… Да и леспромхоз нам, конечно, нисколько не снимет…
— Я тоже так думаю, — равнодушно сказал Орлиев. — Чего же, в таком случае, мы будем терять дни, увеличивать долг…
— Я уверен, все это окупится…
— А потом, — Орлиев сделал вид, что не слышал заверений Виктора, — для леспромхоза согласиться с тобой — значит признать и свою вину. Такого там не любят…
— Но вы–то сами видите, что здесь действительно допущена ошибка… Это видят все — Вяхясало, Рантуева, Панкрашов… О подобных просчетах в газете недавно писали.
Виктор сгоряча сказал и сразу же пожалел об этом. Он уже заметил, что всякое упоминание о газете выводит Тихона Захаровича из себя.
Толстый цветной карандаш сухо хрустнул в руках Орлиева, обломки полетели в угол.
— Когда я увижу это, — Орлиев тяжело поднялся, — я отдам приказ о переходе в семидесятый квартал… Ясно? А теперь езжай, не задерживай машину!
Выехали через час. За поселком дорога круто взяла вправо вдоль озера, блестевшего в просветах между деревьями. Слева, то скрываясь в зарослях ивняка и ольшаника, то вновь приближаясь к дороге и возвышаясь над ней, бежали черные ниточки телефонных проводов.
Привалившись плечом к дверце кабины, Виктор смотрел на дорогу и никак не мог отделаться от мысли, что все происходящее между ним и Орлиевым — какая–то затянувшаяся шутка. Неужели Тихон Захарович разыгрывает ее намеренно, чтобы проверить его принципиальность? Все другие объяснения выглядят неправдоподобно. Всерьез Орлиев не мог так ошибаться. Виктор два года бродил за своим командиром по вражеским тылам и ни разу не усомнился, что каждый приказ Орлиева — всегда самое мудрое и единственно правильное решение. Даже после прощальных слов Павла там, на озере. А ведь в партизанском отряде на карту ставились не кубометры, а человеческие жизни. Что же произошло теперь? Неужели прав Чадов? Нет, этого не может быть. Это какое–то недоразумение, которое должно разрешиться как можно скорее…
Зайков бережно притормаживал машину у каждой выбоины. Мотор работал безотказно, но в его мягком шелестящем шуме не было той упругой, скрытой до времени силы, которую так ценят водители и невольно чувствуют даже пассажиры.
Читать дальше