Луиза Кент - Они шли с Васко да Гама

— Колумб сделал одну ошибку, — согласился Шон. — Он не взял с собой ни одного ирландца. Немногого можно ожидать, если нет никого из нашей зеленой страны.

— Почему же ты ушел из своей страны, раз она такая замечательная? — спросил Жоан. Он позабыл о своем письме и об открытой двери и только слушал мягкий голос Шона. Тот продолжал:

— О! Мы, ирландцы, бродим по всему свету, смотрим на него, ищем, есть ли в нем место лучше нашего. Если есть, то мы берем его; но еще ни разу мы не видели ничего, достаточно хорошего.

— Ты и Индию взял бы, если бы тебе захотелось, да? — спросил юный португалец с коротким смешком.

— А почему бы мне захотелось? Жаркая страна, полная змей…

— Полная пряностей, драгоценностей. Полная шелка, золота и слоновой кости! — поправил Жоан.

— Приятно слышать, — сказал Шон, отодвигаясь от стены, к которой прислонялся. — Может быть, я и погляжу на нее. Идем, Кон.

Он снова двинулся было прочь, а рыжий пес за ним, но девичий голос окликнул его по имени, и он остановился в тени дома.

— Шон!.. Шон О’Коннор! — воскликнула девушка, но, увидев Жоана, остановилась на пороге.

— Я думала, ты Шон, — сказала она. — Ах, не можешь ли ты догнать его? Он ушел, и мой отец теперь жалеет об этом. Он не хотел прогонять его. Он знает, что Шон уронил астролябию нечаянно. Это славный мальчик, даже будь он вдесятеро неуклюжее.

— Спасибо на добром слове, Рахиль, — протянул Шон, выходя из тени. — Это дочь сеньора Закуто, — прибавил он, обращаясь к Жоану. — Она может передать письмо своему отцу, а у меня есть важное дело ниже по реке.

«Эта девушка, — подумал Жоан Коэльо, — должно быть, моложе его сестры Луизы, лет тринадцати, вероятно, и, во всяком случае, слишком молода, чтобы стоять в этот холодный вечер на пороге, дрожа и чуть ли не плача». Стекла в фонаре, который она держала, были желтыми и красными, и когда она двигала им, то по ее белому парчовому платью скользили желтые и розовые блики. Нити жемчуга в ее черных волосах казались розовыми, когда она подняла фонарь, чтобы лучше разглядеть Шона. Две крупных слезы, выкатившиеся у нее из глаз, блестели, как розовые жемчужины.

— Ах, Шон, ты не уйдешь от нас! — произнесла она так печально, что Жоан, к своему удивлению, услышал свои собственные слова:

— Нет, потому что я ему не позволю!

Он схватил Шона за руку, и тут многое перемешалось. Жоан почувствовал, что один из его бархатных рукавов рвется у плеча. Земля ушла из-под ног. В глазах у него мелькал желтый и красный свет, а на груди было что-то шелковистое и шерстяное. Оно заворчало, а девушка в белом платье крикнула:

— Кон, не трогай! Убери его Шон! Уходите оба, куда хотите!

— Ну, раз так, то я не уйду, — весело отозвался Шон. — Пусти его, Кон.

Пес соскочил с груди Жоана.

«Королевское письмо!» — подумал мальчик и сказал, садясь:

— Мое письмо, где оно?

Шон помог ему встать.

— Извини, — сказал он. — Кон подумал, что ты хочешь меня обидеть. Вот твое письмо. А вот и сеньор Закуто.

На ступени вышел толстый старик в черном балахоне, усеянном золотыми и серебряными звездами. Он был лыс, и на круглом его затылке сидел остроконечный колпак.

— Кажется, я слышал шум, — произнес он, рассеянно озираясь. — У тебя фонарь, Рахиль? Такая хорошая девушка! Всегда знает, что мне нужно. Держи его так, чтобы я видел, правильно ли установил вот это.

В своей руке он держал что-то медное, в виде плоского круга. Это была ажурная пластинка, прикрепленная к другой, сплошной. Она блестела, как красное золото, в свете фонаря, когда Абрахам Закуто поворачивал ее. На ней виднелись буквы и цифры, но не такие, какие Жоан привык видеть.

Человечек в усеянной звездами одежде вертел одну из пластинок, бормоча названия знаков Зодиака и имена звезд.

— Водолей… Рыбы… Близнецы… Орион…

Названия были Жоану знакомы. Король Маноэль постоянно посылал за астрологами, и все они говорили вот так. Жоан подумал, что это самый чудной из всех. Этот кругленький, толстый человечек, который сбрасывал людей с лестницы и быстро забывал об этом, который разглядывал свою астролябию — так называлась эта медная штука — при свете фонаря, в такую ночь, когда на небе не было ни одной звезды.

Абрахам Закуто обратился к Шону:

— Так я говорил тебе, Шон О’Коннор, когда ты перебил меня, что мы вступаем сейчас в период, очень благоприятствующий путешествиям.

«Когда ты перебил меня!» — подумал Жоан, видя, что Шон старается не улыбаться и сам едва сдержал улыбку. — «Забавная манера выражаться о том, как ты сбрасываешь людей с лестницы!»