Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

Разобрав, что она лежит почти без сознания, он прежде всего влил ей в рот несколько глотков питья. Часть пролилась, часть омочила губы, гортань и безотчётным движением была проглочена больною. Но она всё-таки не шевелилась.

Напрасно горбун трогал её руки, тёр ей ладони, дул в лицо, приговаривая нежно, словно хворому ребёнку, слова ласки и мольбы:

— Матушка, красавушка… Очнися… Опамятуй, родимушка! Светик мой!

Наконец, потеряв надежду, напуганный мертвенной синевой лица Анны, её слабым, прерывистым хрипом, вылетающим из груди вместо дыхания, он, забыв обо всём, кинулся в соседнюю комнату, полную ликованья и шума.

Его рыдающий, испуганный голос прорезал гул поздравлений, когда он выкрикнул ещё с порога:

— Помогите скорее… Её величество! Плохо государыне!

Только кинул роковую весть — и сам вернулся к постели умирающей, забился под пологом у ног и там горько зарыдал.

Бидлоо и де Гульст первые кинулись на зов. Все дамы, кроме герцогини Бирон, перешли туда же в опочивальню, столпились недалеко от постели.

Мужчины — сгрудились почти на пороге спальни, стараясь через дверь разобрать, что там творится.

Бирон вдруг остался один на дальнем, пустом теперь, конце покоя. С ним рядом была только жена, всё время не спускавшая глаз с мужа.

— Умирает! Быть не может…

— Так скоро… Столь неожиданно!..

Глухой говор вылетал из толпы придворных, сбившихся у дверей.

Герцогиня осторожно коснулась локтя мужа и негромко заговорила:

— Приди в себя, Яган! Что с тобою? Ты бледен как смерть. Или что случилось… чего мы не знаем? Говори, не молчи! Ты же знаешь мою верность и дружбу… Яган!

— Так, пустое! — с трудом разжимая зубы, стиснутые до этих пор, словно в припадке судороги. — Когда они, вот сейчас… гнулись передо мною… Все! Знаешь, что я припомнил? Пришлось мне видеть на охоте как-то. Стая лисиц, пригибаясь к земле, подбиралась к большому коню, брошенному для них в лесу, для них же, на приманку…

Поглядев в тёмный пролёт двери, ведущей в опочивальню, где белел край постели государыни, он с глубокой тоскою вдруг проговорил:

— Неужели же она была права?

— Крепись… Слышишь, Яган? Теперь не время! — молила герцогиня.

— Да… да, я спокоен! — вдруг овладевая собою, ответил он, благодарно пожимая полную, горячую руку жены. И, обратясь к одному из стоящих поближе придворных, властно кинул:

— Духовника немедля к её величеству!

— Императрица желает видеть герцога Карла! — вдруг на пороге спальни прозвучал голос одной из дам, бывших у постели умирающей.

— Да, да… Идём скорее, сын мой! — обратился обрадованный Бирон к юноше, который стоял тут же. — Идём туда! Наша вторая мать! Она зовёт… Она ведь…

Он не досказал. Держа за руку сына, перешёл в опочивальню, подвёл юношу к постели, где тот опустился на колени у самого изголовья Анны.

Никого из близких лиц не удивило, что умирающая вспомнила мальчика в последнюю минуту.

Давно ходили слухи, будто Карл рождён самой Анной. А герцогиня только сделала вид, что он родился от неё, для чего и проделала целую комедию, пролежав необходимое время в постели, в тёмной, душной комнате, как это тогда было принято у знатных и зажиточных дам.

Увидя мальчика, Анна оживилась. Слёзы сверкнули на её стекленеющих уже глазах. При помощи Бирона она возложила руку на кудрявую головку Карла, словно благословляя его, и зашептала:

— Храни… тебя Господь… мой маленький… Мой любимый.

— Не умирай… мама Анна… не умирай… государыня! — со слезами целуя холодеющую руку, молил растроганный юноша.

И вдруг, словно теряя последнее самообладание, Бирон тяжко рухнул на колени рядом с сыном, прильнул сухими, жёсткими губами к другой руке и также беспомощно, почти по-ребячески забормотал:

— Не умирай… Живи, государыня… Подожди… Не оставляй нас, мой ангел! Как я буду без тебя! Как все мы! Ты права. Я ошибся. Не надо мне власти! Где она? Где бумага? Этот указ?.. Возьми… порви!.. У вас подпись? — обратился он к Миниху и Остерману, стоящим тут же, вблизи. — Дайте! Пусть порвёт государыня! Ты права была: это мне на гибель!.. Порви! Не умирай!.. Лучше я вернусь к своей тёмной, прежней доле… Только живи!!

И совсем тихо он зашептал на ухо умирающей, приблизив своё багровое лицо со вздутыми жилами к её бледному, бескровному лику:

— Мне страшно… Пойми… Страшно мне… Страшно…

— Не бойсь! — также тихо шепнула она ему с последним проблеском сознания.

Потом её грудь задёргалась, лицо исказилось от внутренней муки.