— А ну-ка, попробуем теперь этой, господин секретарь!.. Ваше здоровье!
— Здоровье именинника! — поднимая слегка рюмку, перед тем как опрокинуть её в горло, провозгласил гость. Выпил, крякнул, кончиком языка быстро, как ящерица, облизнул свои сжатые губы, сейчас сладкие и липкие от густого напитка, протянул руку за своей коротенькой трубкой, лежащей на ближней оловянной тарелке, да так и застыл, вытянул слегка шею и правое ухо по направлению к входным дверям.
— Чу… Никак, стукнули, приятель?! Идут, что ли? Нет, почудилось! — решил секретарь, снова спокойнее усаживаясь на стул и затягиваясь из своей коротышки-трубки. — А что-то долгонько нету желанных гостей. Оно не рано, гляди.
Нервное лицо хитреца теперь приняло спокойный вид. И только правое ухо слегка вздрагивало время от времени, дёргалось взад и вперёд, как это бывает у насторожившегося зверька.
— Придут, будь покоен, приятель! — раскатился в ответ басок Бровцына. — И то, слышь: ждём молодцов со всех разных концов. Пока-то сюды к нам доберутся, на славный остров на Васильевский, слышь, оно вот!.. И с Выборгской, и с Заречной — отовсюду пожалуют. Сбор всех частей оружия, слышь, оно вот!.. Ха-ха-ха! Вона!..
— Выходит, дело не на шутку пошло! — не то подтвердил, не то задал вопрос Яковлев. — Ну, давай Бог, капитан. А по сему случаю — по единой! А?
— Не две же сразу! — поспешно наливая, согласился хозяин. — В воронку, гляди, не пройдут… Ха-ха! Слышь, оно вот…
Быстро проглотив свою рюмку, он выждал, пока Яковлев, смакуя, не выцедил сквозь зубы свой стаканчик ароматной влаги, и сейчас же налил снова.
— А теперь — за моё чудесное избавление! Хлопнем…
— Избавление? Это от чего же, капитан? От последнего разума али от грошей остатних, какие после жалованья ещё в мошне побрякивают? Сказывай, приятель!
И, тыкая вилкой в скользкие груздочки, чтобы закусить после рюмки, он уставился своими теперь повеселелыми от вина глазками в лицо собеседника.
— Не-е-ет! — отмахиваясь рукой, проговорил Бровцын. — Я не шучу. От смерти спас Господь… Наглая смерть грозила мне от министровой руки… Видит Бог! Вот, приятель, друг ты мой любезный… слышь, оно вот… Бестужева знаешь, скажи, Алексея свет Петровича, а?
— Бестужева-Рюмкина?! Алёшу Козла, как его приятели величают… Как не знать! По дворцовому делу частенько видаемся. Только он меня завсегда вдвойне видит, ибо вечно под Бахусом находится… и преизрядно! А я ль его не знаю!
— Вот, вот! И тут такое же дело самое подобное. Двор-то мой близёхонько от Минихова. Видел его хоромы маршальские через пустырь наискосок? Ведомо мне: он хоша тоже из немцев, да всё ж Петровой стаи. И не больно друг Бирону, ироду заклятому. Тоже я заглядываю к Миниху порою… по делам по нашим. Вот… Намеднясь вышел я, вижу: стоят солдатики наши, из семёновцев… И Вася наш с ними же. Он нынче обещал побывать, как же! Вот я с ним попервоначалу, а после и со всеми другими растолковался: што за дела пошли теперь на свете? У императора нашего отец и мать живы… А над ним, над государем всероссийским, — немца худородного, конюха курляндского постановили. И до семнадцати лет совершения — изволь он такое терпеть… И мы с ним, войско и шляхетство российское. О простых людях не сказывая уже… Шутка ль… слышь, оно вот…
— Да слышу, слышу! — нетерпеливо отозвался Яковлев. — Не размазывай. Толком толкуй, бобов не разводи!
— Я и то толкую, слышь, оно вот… А Бестужев — бесстыжий, пьяным-пьяный и надходит, слышь… Видно, тоже к Миниху собрался на поговорочку… И не заметили мы… Идёт, видим, — шут с им! Пущай идёт… А он бочком, простоял и прослушал мои речи, словно шпынь базарный, чего министру и не пристойно бы делать! Да вдруг как вскинется: «Ты, капитан гвардии, а сам чему народ учишь?! Бунтуешь сам своих людей?!» Да ещё, да ещё… Да фыр-рть! Шпагу наголо да за мною! Слышь, оно вот… Еле я в людскую избу от него убежал, во двор к фельдмаршалу-то! Миловал Господь. Иначе не жить бы уж мне! Слышь, оно вот… Выпьем по сему случаю по еди…
Рука его, уже наклонившая бутылку над рюмками, остановилась.
— Стоп! На крылечко кто-то взошёл… Яша, стучат!
— Слышу… Бягу, ваше скобродье! — отозвался из кухни денщик, мелькнул через комнатку, растворив двери в небольшие сени, чтобы осветить их, и снял крюк с наружной двери, впуская новых желанных и жданных гостей.
Пока появился один капитан Грамматин, личный адъютант принца Антона Брауншвейгского, рослый, красивый офицер, щеголевато одетый, насколько это позволяла военная выправка и форма. Сдав в тесных сенях плащ и треуголку денщику, отряхнув ноги и голову от приставшего снега, Грамматин, позвякивая шпорами, вошёл в комнатку и на пороге громко расцеловался с поджидающим его хозяином.
Читать дальше