Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

Лучшая комната в домике, выходящая окнами в пустынный тихий переулок, сейчас прибрана особенно нарядно и чисто. Кроме масляной лампы под жестяным абажуром, которая свешивается над столом, стоящим посреди комнаты, несколько сальных свечей в медных и точенных из дерева шандалах расставлено и на пузатом, тяжёлом комоде, темнеющем в углу из-под вязаной салфетки, покрывающей его, и на круглом столе перед клеёнчатым, старинным диваном, помещённым между небольшими оконцами, сейчас прикрытыми снаружи ставнями. На особом, небольшом столике с одной ножкой, где приготовлены кисеты с табаком и «фидибусы» для раскуривания трубок, — тоже горит свеча, оплывающая особенно быстро и сильно, потому что пламя её раздувается током воздуха, бьющим в раскрытую дверку голландской печи, стоящей в этом углу комнаты, ярко пылающей сейчас и потрескивающей своим костром сухих берёзовых поленьев.

Все эти огни ярко озаряют невысокий покой, чисто, хотя и простенько, по-мещански обставленный. Два кресла под стать дивану, с твёрдыми сиденьями, стоят по сторонам круглого стола. Средний стол, белый, строганый, покрыт цветною домотканой скатертью и уставлен оловянными тарелками и приборами вперемежку с деревянными мисками и тарелками, очевидно, припасёнными на всякий случай, если не хватит более приличной посуды. Стаканы и чарки толстого, зеленоватого стекла, серебряные две-три стопки, оловянные кружки для пива и браги — всё это говорит, что готовится и хорошая выпивка для гостей, ожидаемых к пустому пока столу. О том же ещё ярче свидетельствует особый, стоящий в одном из углов стол, не покрытый ничем, но заставленный графинами и четвертями с виноградным и хлебным вином, или «пенником», как его называли. Блюда и лотки с нарезанной варёной и копчёной рыбой, с ветчиной и другою снедью стоят тут же. А под столом, как надёжные резервы, темнеют и поблескивают ещё четверти и бутыли с вином, с наливкою, лежат свёртки с провизией, банки с маринованными и солёными грибами и прочей принадлежностью приличного угощения.

В расчёте на необычное число гостей пополнена и вся наличная мебель в покое. Вдоль стены, против входа, стоят рядком стулья, собранные из других комнат, табуреты соломенные и деревянные, даже скамьи из кухни и людской, начисто вымытые и выстроганные для особливой оказии.

У печки же, рядом со столиком, где приготовлены принадлежности для куренья, стоит особая стойка, вся обставленная готовыми, набитыми табаком, трубками с длинными чубуками. Коротенькие трубки, тоже готовые, — для любителей глотать дым «погорячее», — лежат рядом с табачными кисетами на столике.

Хозяин квартирки, капитан Семёновского полка Бровцын, коренастый мужчина лет сорока, в домашнем архалуке, с длинным, дымящимся чубуком в руках, сидел у края накрытого стола. Гладко остриженная голова, не покрытая сейчас, как на службе, париком, мясистая шея, не подтянутая, не обёрнутая наглухо чёрным галстухом-косынкой, мирное, благодушное выражение лица капитана делали его неузнаваемым для тех, кто видел Бровцына только при исполнении службы, затянутым, суровым, словно из дерева вырезанным на вид.

И особенно резко проглядывала теперь разница между открытым, прямодушным, даже простоватым с виду, хозяином и его гостем, кабинет-секретарём Яковлевым, который сидел тут же, сбоку стола, в простом, тёмном камзоле, весь затаённый, лукавый и вечно напряжённый, словно выжидающий чего-то или прислушивающийся к чему-то, что он один может слышать.

Грубый тёмный плащ и широкополая шляпа влиятельного чиновника, пришедшего в гости к незначительному капитану, брошены были тут же в углу, на стуле, а не остались в передней. Как будто Яковлев хотел иметь ближе под рукой их, чтобы накинуть скорее, укрыться в складках плаща и выскользнуть из домика, скрыться так же незаметно в зимней ночной полумгле, как незаметно и неслышно вынырнул он из неё и по скрипучим ступеням деревянного крылечка скользнул в эту комнатку, такую уютную и весёлую сейчас, несмотря на простоту и скромность обстановки.

Молодой, вечно почти улыбающийся парень, денщик капитана, один дополнял сейчас компанию, то появляясь в покое, чтобы пошевелить дрова в печи, поставить ещё что-нибудь на стол, передвинуть стулья, как ему казалось удобнее, то исчезая за низенькой дверью, ведущей сперва в сени, а оттуда на кухню и в комнату хозяйки дома, Пелагеи Семёновны Птичкиной, вдовы консисторского мелкого чиновника.

Отставя чубук ото рта, обсасывая аппетитно губы, Бровцын, прищурясь, обвёл взглядом несколько графинов и сулеек, стоящих перед ним на этом конце стола, протянул руку к намеченному сосуду и налил в две рюмки густой, маслянистой влаги, причём нежный, тонкий аромат ягод черёмухи выдал тайну происхождения этой наливки.