Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— Да вовсе нет. Все наоборот, я просто стал очень богат.

— Понятно. Прошлый раз все так же начиналось с бреда.

Она приложила руку к его лбу, потом к шейной артерии.

— Смотри, ты мокрый, как мышь. Идем, ляжешь в моей комнате, там прохладно, окна выходят в сад и воздух чистый.

— Но я совершенно здоров, просто я стал очень богат.

— Да ты ведь никогда бедным и не был. Денег у тебя всегда было в полном достатке, вот здоровья тебе не хватает! Посмотри на себя, с тебя пот ручьем льет!

— Верно, — неожиданно согласился Вальтер.

Он с трудом поднялся и, опираясь на Бригит, побрел в ее комнату, где тут же рухнул на кровать. Однако измученный организм и не думал униматься. Едва он коснулся подушки, как почувствовал сначала горечь во рту, а затем тошноту в горле. Бригит раздела его, принесла таз и села рядом на кровать.

Когда рвотные позывы на время затихали, она бежала с тазом в ванную, быстро опустошала и вымывала его и спешно возвращалась обратно. Так продолжалось всю ночь.

В какой-то момент ей показалось, что лицо Вальтера слилось по цвету с безжизненной белизной наволочки подушки. Она попыталась нащупать пульс на запястье, затем на шее — безуспешно. Сердце не давало о себе никаких сигналов. Умер!

Она выбежала в коридор, сорвала было телефонную трубку с аппарата на стене, но через секунду вернула ее на место, бригадный генерал СС обнаружен мертвым во внебрачной постели — ведь это следствие, суд по подозрению в убийстве генерала в военное время!

Бригит содрогнулась.

Первым импульсивным желанием было позвонить единственной близкой подруге Карин, но та ведь в Париже и вернется лишь в конце месяца!

За это время ее успеет осудить военный трибунал или отрубят голову в берлинской тюрьме Плетцезее. Нет, этого нельзя допустить. Кто-то из знакомых сказал, что хранит в доме цианистый калий на случай, если у него обнаружат рак. Возможно, он поделится с нею.

Она готова все продать, всего лишиться, лишь бы ее не мучили! В какой-то момент Бригит как наяву увидела свою отрубленную голову, лежавшую в корзине, и удивилась лишь тому, что глаза были открыты и с упреком смотрели на нее.

С трудом передвигая отяжелевшие ноги, она подошла к двери своей комнаты, толкнула ее и окаменела.

Перед ней сидел на кровати, свесив ноги, голый покойник, старательно выдавливая из себя в таз отвергаемое его чревом содержимое.

Бригит бросилась к нему, обтерла тело смоченным в теплой воде и уксусе полотенцем, уложила в постель и сама улеглась рядом, радуясь ровному дыханию и не испытывая отвращения к генеральскому храпу.

Было ли у нее к нему какое-то высокое чувство, сказать трудно, но благодарность за то, что он не подвел ее своей смертью — несомненно.

Домой Вальтер вернулся ровно в полночь, под бой старинных часов, стоявших в углу гостиной и отбивавших лишь каждый полный час, не размениваясь на половинки, а тем более на четверти.

Встречавшая его в коридоре жена Ирен едва устояла на ногах, увидев вошедшего мужа.

— Вальтер, милый, да на тебе лица нет!

— Ну, нет лица, значит, оно и не нужно.

— Хорошо, лицо, может быть, и необязательно, но без здоровья не обойтись. Ведь врач сказал, что у тебя печень на пределе.

— Ирен, дорогая, мы все на пределе, а потому я пойду, пожалуй, спать. Завтра утром у меня важная встреча.

Когда на следующее утро Шелленберг появился в кабинете рейхсфюрера, то застал Гиммлера стоящим у окна.

— Заходите, Вальтер, садитесь, — бросил, не оборачиваясь, хозяин кабинета через плечо. — Надеюсь, вы в курсе высадки американцев в Северной Африке.

— Не только в курсе. Я успел заранее предупредить нашего друга банкира Шредера о готовящейся операции американцев с тем, чтобы он успел переместить свой капитал в более надежное место.

— А вот это правильно! Мы им поможем, и они нас не забудут. Так что, если предложат вознаграждение, не отказывайтесь! — и он изподлобья глянул на Шелленберга. — Оно вам может очень пригодиться.

«Вот хитрая лиса! Уже все разнюхал, предусмотрел и теперь великодушно разрешил», — мелькнуло в голове у Вальтера.

— Что ж, банки — это хорошо. Но после высадки американцев и при усиливающемся натиске русских это не более, чем тактика. А вот борьба на два фронта — это уже стратегия.

— Это не стратегия, а наша верная гибель, господин рейхсфюрер.

И от того, что сорвалось с языка, во рту у Вальтера стало сухо. Одного пораженческого высказывания было достаточно, чтобы рейхсфюрер просто нажал на кнопку, вызвал дежурного офицера и приказал комендантской роте тут же, во дворе службы имперской безопасности, расстрелять пораженца.