Абрам Каган - Преступление и совесть

— Приветствую вас, Дмитрий Николаевич, в вашем доме.

В завязавшейся беседе Григорович-Барский рассказал о некоторых проделках студента Голубева и его своры, о добрых намерениях следователя Фененко в деле разоблачения подлинных преступников, а также о действиях Чаплинского. Перед Грузенбергом возникла яркая картина всего происходящего в Киеве в связи с делом Бейлиса.

— Не считаете ли вы, Оскар Осипович, что, если процесс действительно будет организован, следовало бы пригласить защитником также Николая Платоновича Карабчевского?

Грузенберг задумался: как лучше ответить на заданный вопрос?

— Я думаю, — заговорил он наконец, — если Чаплинский затянет дело подготовкой ложных показаний, чтобы оправдать ритуальную версию, тогда, несомненно, вызовутся защитниками не только Карабчевский, но и другие видные петербургские адвокаты. Зарудный уже разговаривал со мной об этом. Мне бы хотелось, чтобы вмешался Короленко, — для нас это было бы выигрышно, а для черносотенцев сильным ударом. О воззвании к русскому обществу вы, безусловно, уже слышали. Оно скоро появится во многих либеральных газетах.

И Грузенберг рассказал о своих последних встречах с Короленко.

— Мне думается, что на Мултанском процессе Владимир Галактионович исчерпал себя. К тому же он много занят литературными делами, — отозвался Григорович-Барский.

— Верно. Редакция «Русского богатства» занимает все его время. Сам Короленко жаловался мне на это. Кроме того, он хворает последнее время, не молод уже… — добавил Грузенберг.

На столе весело распевал небольшой тульский самоварчик, своим шипением внесший в теплую атмосферу дома еще больше уюта.

— А знаете, Дмитрий Николаевич, — неожиданно заговорил Грузенберг, — когда я еще был студентом юридического факультета и мечтал о своей будущей адвокатуре, я уже тогда думал, что необходимо научиться оперировать железным хлыстом закона, уметь хлестать им председателя суда, если он забудет об объективности, высечь также прокурора, собственного удовольствия ради уничтожающего свою жертву. И еще одно: знаете, что толкнуло меня на путь защитника? Однажды, еще в бытность студентом, возле нашей квартиры в доме Широкого на Крещатике, я приметил зимой оборванного старика с посиневшим от холода лицом и покрасневшими глазами. Я забрал его к нам в дом, и он рассказал мне о своей страшной судьбе. Понимаете, произошла судебная ошибка. Молодой ревностный прокурорчик осудил его за то, что он, желая жениться на любимой девушке не своего ранга, украл у родного отца пятьдесят рублей. Вы слышите — у родного отца пятьдесят рублей! Какое преступление против морали и семейного приличия! Он провел десять лет на каторге за нарушение закона о морали. Ужасно! Как писал Лев Николаевич Толстой — «бог видит правду, да не скоро скажет». Я запомнил эту ужасную историю. Если вы забыли ее, я вам напомню.

— Помню, как же, Оскар Осипович.

— Так вот тогда я решил вооружиться знаниями, чтобы железным хлыстом закона безжалостно хлестать продажных председателей суда и двуликих прокуроров. Будьте уверены, такие еще не перевелись и в наше время.

Чаплинский торжествовал. Ему казалось, все уже готово, чтобы в судебной палате провести утверждение обвинительного акта против Менделя Бейлиса и поставить его перед судом. Особенно имея такого свидетеля, как Козаченко, и такого эксперта, как профессор Сикорский. Правда, следователь Фененко начал колебаться в своих убеждениях по поводу виновности Бейлиса. Но с ним уже справились — он фактически отстранен. Не в нем дело, он не более как пешка в этой игре. Важно протащить обвинительный акт в судебной палате. Необходимо только доказать, что следствие закончено, и можно считать Бейлиса виновным. Потом все пойдет по законным рельсам, окончательный удар по Бейлису будет нанесен на самом суде.

Да, следует поспешить, ведь неугомонный журналист Бразуль-Брушковский и пристав Красовский поднимают шум по поводу их нового открытия: они настаивают на том, что в убийстве виновна Чеберячка, а это и повлияло на следователя Фененко. Он испугался. А кого испугался? Чаплинский никак не поймет: перед кем он струсил?

Но и сам Чаплинский тоже опасался, что пресса поднимет шум по поводу заявления Бразуль-Брушковского. Прокурору известно, что у сенсаций сильные и быстрые крылья, а что уж говорить о подобного рода сенсации: воры, «малина», женщина с цыганскими глазами и цыганской хваткой. Черт бы побрал этих журналистов, сующих свои носы куда не следует! Таков Бразуль, таков и тот Гвоздев, выманивший у него интервью.