Алексей Чопорняк - Орлы златого века Екатерины

Макдональд, Cуворову под Треббьей проиграв
Тяжелое кровопролитное сраженье,
Уж много лет спустя о том сраженье вспоминал
И имя полководца называл
C глубоким чувством уваженья —
Не побоюсь сказать – почтенья.

И от Суворова он отличался лишь одним –
Суворов был непобедим!
И сколько раз, как говорят, назло надменному соседу,
Он пораженье превращал в победу!

Легендой в памяти народной
суворовский остался тот поход.
Швейцарский через Альпы переход
был столь суров, тяжел, опасен и непрост,
что символом его стал Чертов мост.
Такого подвига история еще не знала:
По мужеству, опасности, страданьям,
по выпавшим на долю храбрецов
Cуровым испытаньям
Его лишь можно было бы сравнить
С походом два тысячелетия назад через Альпы здесь же
Ганнибала.

Над бездной пропасти повисший
саженей пять примерно в ширину и шестьдесят
в длину помост
носил зловещее названье «Чертов мост»,
поскольку он собой соединял
Вершины, кручи неприступных скал.
Под ними бешеный поток, клубясь, струился
И, словно дикий зверь, с бессильной яростью
О камни бился.
Стоящий перед входом на него
Французских войск форпост
Успел взорвать под самым носом русских этот мост,
Возникший под ногами войск суворовских провал
Едва все наступленье не сорвал,
Победу враг уже торжествовал,
Но русский в деле доказал солдат,
Что для него на свете нет преград
И что сам черт, что, видимо, построил этот мост, ему
не брат.

По бревнышку сарай, что близ моста стоял,
Саперы тотчас разобрали
И бревна намертво шарфами офицерскими связали,
И на живую нитку сшитый этот мост
Им заменил тот взорванный помост.

Под барабана дробь, за взводом взвод,
За ротой рота, идут вперед саперы, егеря, пехота.
В ответ на дерзкую, отважную атаку
Француз не менее отважный дал отпор,
Открыв губительный огонь картечию и пулями по
наступающим в упор,
И вдруг – не чудо ли случилось? —
Откуда-то с вершины круч
Лавина грозная скатилась,
Блеснув штыками, с криками «Ура»
Багратиона в тыл к врагу прорвались егеря,
Как будто выследил добычу лев,
Обходный тайный совершив маневр.
Сопротивление врага недолго длилось,
И воды Рейса вражьей кровью обагрились.
Об камни острые разбиты ноги в кровь
Бушует, злобствует, звереет непогода,
Солдатский ранец переносит вновь
Все тяготы суворовского дальнего похода.

Суровый пейзаж: вершины горные,
Где круглый год ни лед, ни снег не тает,
Куда орел едва ли залетает,

И ветра ледяного свист в ушах,
И цепенеют здесь от ужаса и сердце и душа,
Во мраке не узнать лица,
Где крик сорвавшегося в пропасть вдруг бойца
Бесследно вмести с ним навеки исчезает.

Массена, Суворовым разбитый в Альпах
Наполеоновский известный генерал
Уж много лет спустя признался откровенно:
За легендарный тот альпийский переход
Он все свои победы отдает мгновенно.

И впрямь, нет равных этому походу,
Суворов победил врага и покорил природу,
Непроходимый путь прошел
И старческую немощь превзошел.

Хотите знать меня,
Хотите знать героя?
Ну что ж, портрет вам свой открою:
Кисть живописца пусть изобразит
Черты лица мого воочию,
Но внутреннее человечество мое
Сокрыто тайной, словно темной ночью,
На поле брани вновь и вновь
Ручьями проливал я кровь.
Уста сомкнув,
Невольно ужасаюсь, и,
Вспоминая реки пролитые крови,
Содрогаюсь,
Но видит Бог, я ближнего свого
Любил как брата моего,
Хоть никого не сделал я несчастным,
Но покаянье приносил всечастно.

Я насекомое старался пощадить
И не боялся я ни сглазу ни проказы,
И приговор, чтоб смертию преступника казнить,
Подписан не был мной ни разу.
Отчизне беззаветно я служил,
До гробовой доски
Ей сыном преданным и верным был.

Цари не раз хвалу мне воздавали
и почестями щедро осыпали,
А для солдат, богатырей моих,
Родным отцом любимым ими был,
И воду и в огонь я с ними в смертный бой ходил,
Но до конца я буду честен перед вами,
Сказав, в истории скрижалях
Победы громкие мои
Начертаны солдатскими штыками.
Поступкам и делам моим
Друзья, глазам своими не веря, удивлялись
А недруги в клеветах и злословьях изощрялись.
Не царедворец я, но при дворе бывал,
Царям глаза на правду открывал,
Как некогда любимый шут Петра
Балакирев, звериным языком Эзопа,
И выходкам моим смеялась вся Европа
И потешалась надо мной порой,
Не понимая, иль не желая понимать,
Что, может быть, смеется над собой.