Александр Семенов - Белый Бурхан

При виде владыки, целующего старого калеку, народ пришел в священный трепет. Сдержанный гул голосов тысячеголовой толпы перешел в глухую бурю восторга. Многие бабы плакали и причитали:

— Святитель ты наш, батюшка праведный!..

— Как о людях-то болеет, отец святой!..

Хор певчих грянул «Достойно», и владыко торжественно вошел в церковь.

Архиерейский хор казался канцам пением ангелов, архиерей святым угодником, а великолепие парчовых одежд архиерея и его духовенства, блестящие мундиры исправника и приставов с орденами и медалями действовали на толпу прямо магически.

В церкви было много «добровольцев-дружинников», вставших против алтайцев. Тут же стояли Кирилл и Поликарп. Кирилл показывал Поликарпу на ордена исправника и шептал, что скоро и у Поликарпа будут такие же. У Поликарпа кружилась голова, и он воображал себя уже в свите преосвященного, рядом с исправником.

По окончании богослужения владыко вышел на паперть, к народу, и сказал небольшую проповедь.

Архиерей слышал про движение алтайцев еще дорогой и теперь говорил, что народ православный должен откликнуться на призыв своих, Богом поставленных властей, — владыко при этом слегка поклонился в сторону исправника и приставов, — и не дать восторжествовать ослушникам, непокорным нехристям. Он пророчил православным христианам победу над врагами, «как некогда Бог даровал победу Давиду над великаном-Голиафом»…

Народ с благоговением выслушал последние слова владыки:

— Постоимте же, братия, за веру, Царя и Отечество и Господь да будет с вами! Аминь!..

Точно порыв ветра прошел по толпе, и она заволновалась, загудела, зашевелилась.

Архиерей давно уже ушел в дом священника отдыхать и откушать, а толпа и не думала расходиться. Восторг, граничивший с фанатизмом, разразился в нескончаемом «ура».

Так ли они поняли слова владыки или не так, но, разделившись на группы человек по 300, канцы озлобленно, даже хорошенько не понимая, в чем дело, ревели, грозя «нехристям». Кирилл и Поликарп суетились больше всех и кричали, что нужно тотчас же идти на алтайцев.

Толпа вокруг них все прибывала.

Забряцали затворы берданок и защелкали курки обыкновенных дробовиков. Все свирепее раздавался рев толпы.

— Идем, ребята, на Херем!

— Чего на их глядеть!

— Бить их, собак, надо!..

Зловеще загудел колокол на церкви, точно набат на пожар, и, хотя было около 11 часов ночи, толпы мужиков, вооруженных чем попало, двинулись к Херему.

— Усмирять «калмыцкий бунт»!

— Искоренять крамолу!

Так кончилось в маленькой канской церкви моление Истинному Богу любви и всепрощения.

Спали горы.

Вдалеке, на озере, стонали кем-то потревоженные варнавки. Печальный крик их будил горное эхо и далеко несся по долине.

На вершине Херем, по обыкновению, с вечера собрались алтайцы молиться милосердому Бурхану.

Несколько сот богомольцев стояло вокруг Чета в благоговейном молчании.

Чет призывал доброго бога:

И жег ароматичный арчил на жертвеннике.

Около Чета стояла алтайская знать с зайсангом Эрльдеем во главе. Тут были все друзья Чета, его родственники и последователи.

Безмятежно плыла полная луна по темному небу.

Все было тихо.

Вдруг неистовые крики тысячи голосов потрясли ночь. На гору со всех сторон лезли русские.

Ревели:

— Бей их, собак немаканных!..

— Бей их!..

— Го-о-о!..

Растерявшихся, ничего не понимающих, алтайцев окружили.

И началось избиение.

Безоружные, алтайцы сразу же дрогнули и бросились бежать врассыпную, даже позабыв про зарытые в земле ножи.

Лишь небольшая группа, с Четом во главе, осталась на горе и отчаянно защищалась у жертвенника.

Свирепее всех боролся Айнтай.

С блестящими глазами, с развевающимися седыми волосами, грозно крича, старик хватал с жертвенника камни и бешено швырял ими в русских.

В его воодушевлении сказалась вся многолетняя ненависть к пришельцам.

Но это продолжалось недолго.

Мрачный сотский Поликарп, больно ушибленный камнем старика, рассвирепел, вскинул винтовку и выстрелил.

— Вот тебе, старый черт!..