Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— Как? — сказала Хендрикье. — А доктор Тюлп?

— Да, конечно, он был со мной. Его слова утешали. Спасибо ему. Но эти? Сиксы и прочие? Разве не могли они ударить хотя бы палец о палец? Нет! Они наблюдали со стороны, как глумятся надо мной кредиторы.

— Ты жалуешься на судьбу? — тихо спросила Хендрикье.

— Я? С чего ты взяла? Я говорю все, как было. Пусть дети знают, что такое человеческая благодарность в наше время… Они думают так: раз загнали меня на Розенграхт — значит, я погиб? Ошибка, господа, ошибка! Я пережил и не такое! Вот этой самой рукой я напишу еще не одну картину. Пусть завистники не очень радуются. Жалок тот, кто не умеет выстоять под ударами судьбы. Слава богу, у меня есть ты, есть Титус, есть Корнелия! Я задумал несколько библейских сюжетов. Они будут большие, эти картины…

— Отец, — сказал Титус, — хорошо идут твои офорты.

— Еще бы! Я их делаю от души. Я завалю твою лавку рисунками. Пусть поучатся, как делать офорты.

— Все стали падки на пейзажи…

— Прекрасно, милый Титус! Ты будешь иметь их вдоволь. Амстел течет себе, даль ясна — чего еще для новоявленных любителей искусства?! Но я буду делать для себя. Я плевал на их вкусы! Для себя, слышишь, Титус?

— Отец сегодня настроен воинственно, — пошутила Хендрикье.

— Именно! Я был и останусь воином! Так и говорите всем! — Художника осенила некая любопытная мысль. Он сказал: — Вот что, хотите я изображу себя в царской одежде? Восточной. И с жезлом в руке. А?

— Зачем? — удивилась Хендрикье.

— Просто так. За здорово живешь! Пусть синеют от зависти толстосумы!

— Прекрасно! — поддержал Титус.

— Что скажет малышка?

Корнелия облизнула губы — она ела сладости.

— А ты, друг мой? — Рембрандт посмотрел на Хендрикье.

— Ты должен работать уверенно. Это — главное.

— Брависсимо! Этому слову научил меня покойный ван Сваненбюрг. Мир праху его!.. Брависсимо, друг мой! Я знал, что в тебе всегда найду опору.

— Дети, — сказала Хендрикье, — ваш отец сегодня в хорошем расположении духа. Могу сказать одно: у нас все в полном порядке.

— Именно, Хендрикье. Надо пригласить доктора Тюлпа со всей семьей. Мне хочется, чтобы он отведал у нас чего-нибудь особенного. Твоего приготовления, Хендрикье. — Он помолчал. — Я жду заказа. Значит, и денег.

— Откуда, отец, если не секрет?

— От самого маркиза Антонио Руффо. Из Сицилии. Хотите знать тему?

— Да, хотим.

— «Гомер с двумя учениками».

— Это предложил сам маркиз?

— Да… То есть не совсем. Мы с ним списались. Почти договорились. А теперь жду официального подтверждения. А тем временем заказываю холст, подрамник отменный и раму. Так что, милая Хендрикье, не все кончено. Мы еще поборемся… Так когда же приглашаем Тюлпов?

У Хендрикье лучились глаза — хорошо, когда Рембрандт в духе, когда ему требуется только лучшее из лекарств — работа!

— Тюлпы могут прийти в любое время. Все зависит от тебя.

Вот два мнения:

Иоганн Воль фганг Гёте : Реализм Рембрандта определяется его пристальным вниманием к деталям! Свет, тень и положение в пространстве — вот что для него самое главное…

Франсиско Гойя : У меня было три учителя: природа, Веласкес и Рембрандт.

Из беседы с художником Латастером. Мастерская, похожая на ангар для «Цеппелина». Перед поездкой в Нюрнберг на открытие выставки его картин. Амстердам. Апрель, 1984 год.

— Господин Латастер, можно взглянуть на Рембрандта с высоты сегодняшнего дня?

— Отчего же? Каждая эпоха по-своему оценивает произведения искусства. Правда, при этом бывают и промахи.

— Что вы имеете в виду?

— Всякие недоразумения. Возьмем, к примеру, пьесы Шекспира. Создается впечатление, что современники драматурга и их ближайшие потомки не совсем отдавали себе отчет в том, что есть Шекспир. Думаю, то же самое можно отнести и к самому драматургу. Подумайте: в своем завещании он даже не вспомнил о пьесах. Он просто не придавал им значения. Это была его профессия, и не совсем почтенная в те времена. А что сказать о нашем соотечественнике Яне Веермере из Делфта? Ведь его начисто забыли бы, если бы не прошлый век, когда художника «открыли» случайно. Одно ясно: странный был художник, мастер или маляр — называйте как угодно! — этот Рембрандт, сын мельника из Лейдена.

— Странный, господин Латастер?

— Именно! Это самое подходящее слово. Я объясню, почему думаю так, а не иначе. Его не понимали. Да, да! Его искусство стояло выше эстетического вкуса общества, в котором жил и работал художник. Говорят: «успех «Анатомии», успех «Ночного дозора», успех «Синдиков», успех «Данаи»! Позвольте: успех у кого? У таких просвещеннейших людей, как Гюйгенс, Тюлп и другие? Но это же была в общем-то кучка доброжелателей. Поэтому я считаю, что Рембрандт был вроде бы странный художник, не от мира сего: он проиграл битву материальную, но выиграл творческую.