Георгий Гулиа - Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

А ветер подвывает. Пламя в камине рвется кверху. Хендрикье Стоффелс ставит на стол тарелки, миску, хлеб, зажаренный в масле. Она вносит огромное блюдо с дичью. Прекрасное время для ужина!

— А вино? — спрашивает Рембрандт.

— Это уже по вашей части, ваша милость. — Плоть Хендрикье не умещается в тесной одежде. Она гибка и стройна. Недаром доктор Бонус обратил на нее внимание. Здоровая деревенская кровь течет в жилах этой девушки. Кто ее рекомендовал?

— Надо зажечь свечи, Хендрикье. Парочку на столе. И в том углу тоже.

— Так много? — удивляется Хендрикье.

— Не надо жалеть свеч, когда такой прекрасный ужин.

Служанка краснеет. Ярче ее щек только фартук, который отливает будто китайский шелк, хотя вовсе не шелк.

— Хендрикье, откуда такой фартук?

— Я его давно ношу.

— Не замечал что-то. Очень хорош.

Когда на столе все готово, служанка прикидывает, не забыла ли еще чего.

— Как будто все, ваша милость. Приятного аппетита!

Рембрандт молчит. Смотрит на Хендрикье. И молчит.

— Еще чего-нибудь, ваша милость?

— Да, Хендрикье!

Художник порывисто встает, придвигает тяжелый стул к столу, прямо против себя. И эдаким широким жестом, словно жену бургомистра, приглашает сесть.

— Сюда? — Хендрикье испуганно отступает.

— Да, сюда. И тарелку вот сюда. И свечу вот сюда.

Все это Рембрандт проделывает сам.

— Что вы! Я сыта.

— Поужинай со мной. Неужели тебе не жаль покинуть меня здесь, в этой просторной столовой? Чтобы со мной ни души? Этого тебе хочется?

— Нет, ваша милость.

Он подходит к ней, снимает фартук, кидает его в угол. Берет за талию и усаживает.

Она послушна. Она как бы во сне. Она совсем, совсем не сопротивляется.

Рембрандт наливает вино ей и себе.

— Хепдрикье, а как хорошо? А? Этот ветер, этот огонь и ты, наподобие огня.

Она не знает, что и сказать. Пригубив вина, ставит бокал на край стола.

— Нет, Хендрикье, этот мы выпьем до дна.

Она послушно исполняет все, что он желает.

— Хендрикье, Титус спит?

— Да, ваша милость.

— Мои ученики?

— Давно умолкли.

— Во всем доме только мы с тобой бодрствуем?

Она не смеет поднять глаза.

— Хепдрикье… — В руках у Рембрандта полный бокал. Глаза сверкают, борозда между глаз исчезает. — Я очень стар?

Она поражена.

— Вы?! — восклицает она. — Кто вам сказал?

— И ты… — Рембрандт запнулся. И чуть позже: — И ты могла бы полюбить такого старика?

Она не успевает ответить. Он подбегает к ней, жарко целует в самые губы. Стул с грохотом падает, и они оба на полу, на ковре, в углу, куда не достают свечи… Неистовый и покорная…

О картине «Ночной дозор» Самуэль ван Хохстратен, живописец и офортист, ученик Рембрандта, писал в 1642 году:

«В своей картине, выставленной на улице Ниве Дулен, Рембрандт уделил большее внимание общему замыслу, нежели отдельным, заказанным ему портретам».

Искусствовед Арнольд Веймер говорил мне в Амстердаме:

— Присмотритесь к картинам Рембрандта, которые в Ленинградском Эрмитаже в Москве. Почти все они написаны после «Ночного дозора». Что о них можно сказать?

— Живопись Рембрандта засверкала ярче, тоньше светотени…

— Именно засверкала. Свет и цвет слились воедино. Они образовали единый феномен. Он поражает зрителя. Можно ли говорить о неудачах художника, его движении вниз после «Ночного дозора»?

— Наверное, нет. Но что-то же случилось с «Ночным дозором»? Отсутствие документов. В наличии только легенда, и она вроде бы ничего не говорит. Однако легенды, как правило, не рождаются из ничего. Что же все-таки случилось? Заказов стало меньше. Учеников стало меньше. На этот счет имеется целый арифметический подсчет.

— Я беседовал с учеными из Рейксмузеума. Это очень серьезные искусствоведы. Они считают так: конечно, конфликт с заказчиками был, тогдашнее общество не приняло картину так, как она того заслуживала. И в то же время «Ночной дозор» долгое время висел в стрелковой гильдии, затем — в ратуше. Словом, им любовались. Но вот удивительно: для новой ратуши Рембрандт не получил заказа. Константейн Гюйгенс, который первым заметил его еще в Лейдене, не включил его имя в список художников, которым поручалась работа. Это же факт!

— Чем вы это объясните, господин Веймер?

— Наверное, произошла какая-то размолвка. Но документов на этот счет нет, и мы можем только домысливать.

— Может быть, прошла мода на Рембрандта?

— Мода? А вы знаете, кого предпочли ему? Я вам назову одного: Говарта Флинка, его бывшего ученика. Достаточно взглянуть на его полотна, чтобы представить себе законченного ремесленника, картины которого без плоти и без души. А между тем именно Флинку были заказаны все картины для галереи ратуши. Скорее всего, дело в том, что Рембрандт шел своим путем. До конца. Наперекор моде и вкусам. Это надо иметь в виду.