Стивен Прессфилд - Солдаты Александра. Дорога сражений

Может, меня упрекнут в слабодушии, но будь этот человек хоть сто раз нам враг, я и тогда бы, взглянув на него, вряд ли сумел подавить в себе чувство невольного восхищения. Весь облик предводителя дикарей дышал такой непреклонной решимостью, что уже одно это выдавало в нем настоящего командира, способного двигать в бой армии мановением пальца. Свита тоже выглядела ему под стать: могучие воины на великолепных конях, крепкие, невозмутимые, словно высеченные из камня. Больше, правда, мне сказать о них нечего, ибо все мое внимание было поглощено тем, кто уже удалялся, исчезая за ближним завалом.

Позднее, в ходе кампании, о Спитамене заговорят широко, зыбкие и разрозненные слухи о нем станут сплетаться в легенды. Все примутся толковать о его чуть ли не фанатической преданности учению Зороастра. Прочие качества тоже как на подбор. Тут и скромность, и аскетизм, и ученость, и неизбывная приверженность духовным исканиям. Слуг он не держит, блюдет себя в строгости, родной сын Дерд (парню четырнадцать, самый возраст!) у него за оруженосца, а также за конюха. Отец приучает его спать на голой земле рядом с простыми бойцами. Сам он спит там же и не берет куска в рот, пока не поедят остальные. В ненависти же к захватчикам ему равных нет, лютость ее сопоставима лишь с безграничностью его личной отваги.

По мне, так все это походит на правду, но кто поручится за достоверность людской молвы? Чем возможно ее подкрепить? Собственно говоря, только фактами. А они непреложно свидетельствуют, что некий согдийский анах по имени Спитамен сумел вдруг снискать уважение всех соседних племен, даже таких диких, как дааны, саки и массагеты. Задайтесь вопросом: что же тогда, как не все вышесказанное, могло сделать его единственным вождем, за которым пошли многие вечно враждующие народы Афганистана, временно позабыв о своих распрях? Не воодушевила ли их его всем известная преданность общему делу, равно как благочестие, почитание древних святынь, а еще красноречие и беспримерная щедрость. Кое-кто даже стал называть его вторым Александром, но я с этим категорически не согласен. Брошенный на него у реки беглый взгляд оставил у меня ощущение, что, повернись все иначе, Волк предпочел бы созерцательную жизнь деятельной, ибо по своему складу этот удивительный человек показался мне больше философом, нежели воином, а Александр совершенно другой. Он прирожденный завоеватель. Война — это цель и смысл жизни нашего государя. Такие натуры скорее бросятся на свой меч, чем отставят его. Их никогда не устроит удел отшельника: им нужна стезя побед и славы.

Луна садится. До рассвета два часа. Мы слышим, как во вражеском лагере пакуют вьюки. С первыми солнечными лучами Спитамен снимется с места. Может, в конце концов нам с Лукой посчастливится уцелеть.

Но когда небо светлеет, наши надежды улетучиваются.

Причем угрожают нам уже не воины.

Местные жители. Со стороны Мараканды движется толпа женщин с детьми. У них праздник, они пришли мародерствовать, обдирая с останков все, что не успели забрать соплеменники.

И уж они-то ничего не пропустят.

Мы с Лукой остервенело подрываем берег, выкапывая себе норы, куда забиваемся, словно крысы. Но все бесполезно: толпа привела с собой собак, те обнаруживают нас в считаные минуты.

Женщины и мальчишки поднимают страшный шум, а когда согдийские копейщики вытаскивают нас из укрытия, пускают в ход камни и палки. Мою и без того поврежденную руку чуть не выдергивают из сустава. Нас колют ножами, дергают за волосы, нам норовят выцарапать глаза. Все выкрикивают два слова — «утан» и «кунан», что, как поздней выясняется, означает «пожиратели дерьма» и «паршивые псы». Мы не только не сопротивляемся, но на всякий случай пытаемся притвориться совсем уж жалкими и беспомощными, но толку от этого никакого. Слабость вызывает у толпы не сочувствие, а еще большую ярость, однако в конечном счете именно это нас и спасает. В отличие от все сильней распаляющейся оравы, уже готовой разорвать нас на части, патруль имеет какое-то представление о воинской дисциплине. «Нельзя убивать пленных, не допросив их», — всплывает, наверное, в головах караульных, и они укрывают нас от камней и палок своими щитами.

Однако, что теперь с нами делать, никто толком не знает. Спитамен с авангардом успел ускакать, остальная часть войска уже покидает лагерь. Происходит короткое совещание, мы с Лукой мало что в нем понимаем, но основную суть все же ухватываем, ибо ситуация говорит за себя. Возиться с нами, охранять, чтобы мы не сбежали, и вообще себя как-то связывать никому, разумеется, неохота. Лучше опять бросить нас на растерзание старым мегерам и отделаться от обузы. Бой закончился, скальпы, снятые с безоружных, не скальпы, а ничего ценного, чтобы поживиться, при нас вроде бы нет…