Стивен Прессфилд - Солдаты Александра. Дорога сражений

Но мы теперь даже не поглядываем в ту сторону и знать не знаем, что там происходит, ибо заняты только собой. Наша арьергардная группа (четыре сотни обычных и восемьдесят ездовых пехотинцев) отрезана от основных сил. Шансов на спасение у нас очень мало, но если они все-таки есть, то лишь благодаря прозорливости Флага со Стефаном, сообразивших, что Волку желательно, чтобы мы устремились либо назад, к Мараканде, либо к реке. Хитрый варвар явно ждет этого, поскольку эти два направления кажутся единственно возможными для прорыва, и, конечно же, разместил там дополнительные отряды, рассчитывая устроить резню. И наши командиры влекут нас к утесам. Враг мечет сверху камни и стрелы, но, по крайней мере, окружение нам не грозит. Пожалуй, будь наши кони посвежее, успей мы перед этой заварухой хотя бы полчасика отдохнуть, нам удалось бы выскочить на холмы, а там, может быть, мы бы и вообще ускользнули.

Но беда в том, что кочевники полны сил, а мы вымотаны, вдобавок нам приходится атаковать снизу. Кони тоже устали, да и почва здесь ненадежная, уходящая из-под ног и копыт. Если животное упадет и придавит всадника, тот уж не встанет. Некоторые парни соскакивают с седел и бегут рядом с лошадьми, чтобы удвоить их резвость. Но все равно добраться до более-менее защищенных щелей удается немногим. Противник налетает с обоих флангов и начинает теснить всех разом, и пеших, и конных, к реке.

Вопрос о победе, разумеется, не стоит — уцелеть бы. Я оглядываю свой десяток, точнее, то, что от него осталось (это Лука, Рыжий, Кулак, Тряпичник, Костяшка и двое братьев, Факел и Черепаха), потом велю всем прорываться за острова. Первым, на острие клина, скачет Лука. Путь нам преграждают конники, вооруженные сложными луками, склеенными из рога и кости. Мое боковое зрение обострено до предела, и оно отмечает, что Удальца, скакуна Луки, поражает стрела. Нет, две — одна входит в грудь, другая в шею. Стрелы торчат и раскачиваются, но могучие мышцы еще работают, и конь по инерции продолжает бежать, хотя глаза его закатываются и белеют.

Лука вонзает копье в горло стрелка. Я нахожусь чуть слева и вижу, как голова этого малого с кукольной неестественностью откидывается назад и как распускается кровавым цветком рана. Копье Луки при столкновении сильно пружинит, но не ломается. Мое собственное копье сломалось давно, все, что осталось при мне, — это сабля — прутик против арсенала тяжеловооруженного конника или пехотинца. У меня на пути возникает неимоверно усатый даан. В руках у него булава, однако я вижу, что у нее сбит набалдашник, и понимаю — это мой шанс. Я скачу на даана, замахиваюсь саблей, но тут что-то словно бы перехватывает и удерживает мою руку.

Боли не ощущается, но, оказывается, я ранен. Стрела, длинная, как плотницкое мерило, и толщиной с большой палец, ударив сзади, пробила мое плечо. Наконечник отвалился, но расщепленное древко выскочило из плоти на добрых три пяди. Первое ощущение — скованность. Рука не повинуется. Она бессильно падает, я роняю саблю. Одновременно приходит неприятное понимание, что тот, кто меня подстрелил, все еще находится за моей спиной и, судя по силе удара, он совсем рядом. И если я сейчас же не уберусь, этот малый проткнет меня снова. Я разворачиваю Снежинку. Прямо передо мной возникает еще один афганский лучник, правда, уже не конный, а пеший. Он стреляет. Я вижу, как резко распрямляется его согнутый лук. Дикарь не промахивается — наконечник стрелы сильно бьет меня в грудь. Тут бы мне и конец, не нацепи я сегодня поверх кожаного доспеха дедов древний нагрудник. Я клял эту железяку невесть сколько раз и столько же раз порывался ее кому-нибудь сбыть, чтобы выручить хоть на выпивку, но дурней что-то не находилось. И вот теперь эта тяжеленная, неприглядная скорлупа спасает мне жизнь. Стрела со звоном, отдающимся в ушах как бой колокола, отскакивает от железа, а сила толчка отбрасывает меня на конский круп.

Все звуки обрываются. Свет странно тускнеет. Мне не двинуть рукой, даже здоровой. Может, я умер? И это ад?

Это вода.

Я в реке.

Инстинкт побуждает меня вцепиться в поводья. Но когда я с плеском выныриваю на поверхность, Снежинка пугается, бьет копытом и пятится. А я валюсь обратно в воду. Враги повсюду, со всех сторон. Видать, на сей раз меня точно «внесут во все книги». Конные степняки затаптывают лошадьми ворочающихся в мутной жиже ахейцев. Для дикарей это привычная практика, и для зверюг, на каких они ездят, тоже.

Какая-то лошадь походя наступает мне на спину, и я, охнув, набираю полный рот ила. Тяжесть нагрудника тянет меня на дно, не позволяя подняться. Я открываю глаза. Древки стрел пронзают серо-зеленую водную толщу. Люди Волка прямо над нами, стреляют в упор. Те, что с пиками, всаживают их в нас, как в больших рыб.