Юрий Слепухин - Государева крестница

— Да что вожжи! Голова твоя где была — в толпищу такую лезть? Одно дело — в поле прокатиться, где тихо, дак не в толпу же! Зорька кобыла норовистая, пужливая, и сотник этот то же сказал, — с первого взгляда увидел, что с норовом. В общем, Настасья, такое дело: будешь и дале своевольничать — пеняй на себя, велю Онуфревне маленько посечь тебя вицами. Берёз на дворе довольно.

— Меня-то за что? — изумлённо спросила дщерь. — Зорьку пусть и секут, не я стрельца зашибла! Тять, а тять?

— Ну, чего тебе?

— А стрелец пригожий, правда?

Отец не нашёлся что сказать, только крякнул.

— Тятенька, как звать-то его, не сказал?

— Тебе это ненадобно, — сказал отец твёрдо. — Теперь припоминаю — видал я его раз-другой в кремле, он там караулы обходил. Лобанов Андрюшка, Кашкаровского полку сотник. Любопытно, из боярских ли детей аль дворянин? Хотя теперь всё едино, службой всех поравняли...

— Андрюшка, — мечтательно проговорила дщерь, щурясь на огонь свечи.

Отужинав, Никита отправился к себе в работную, чтобы перед сном отдохнуть за любимым делом, забыть о дневных хлопотах и досадах. По пути заглянул в каморку — Лобанов спал, дышал ровно.

«Оклемается, бес этакой», — успокоенно подумал, без стука затворяя за собой дверь.

Подогнав на место принесённую нынче от кузнеца пружину, он уже собирал инструмент, как на дворе залаяли псы, стукнула калитка. Никита спустился в подклеть, вышел на крыльцо — там стоял знакомый ему дворцовый служитель в чёрном, с орлом на груди, кафтане.

— Здрав буди, Михалыч, — сказал он. — Велено тебе сей ночью из дому не отлучаться.

— Чо так? Наверх, што ль, позовут?

— Того не ведаю, — ответил гонец. — Мне что велено сказать, я и сказываю, а догадки строить... Может, и позовут, коли наказано дома быть неотлучно.

Андрей проснулся от остервенелого лая собак и не сразу сообразил, где находится и что с ним. Потом вспомнил всё сразу: летящую вниз к Неглинному мосту караковую лошадку, девицу в зелёной душегрейке, оказавшуюся дочерью оружейника, вспомнился и сам Фрязин.

«Выходит, я у него остался», — подумал он; дальнейшее было смутно — вроде ведь собрался уже уезжать, как перевязали... Он потрогал повязку — голова болела, но уже не так сильно, и вздохнуть было больно. Рёбра-то целы? Он помял грудь — целы, похоже. Лампадки в покое не было, лишь слюдяное оконце слабо светилось лунным светом. Собак внизу уняли, потом мимо двери прошли двое, негромко стукнула дверь, и за стенкой послышались голоса.

— ...Опасно, великий государь, лучше б... — говоривший, похоже сам оружейник, оборвал фразу, словно испугавшись сказанного.

Да и не диво испугаться! Пьян, что ли, подумал с изумлением Андрей, а ну как донесут, что называл кого-то «великим государем», — за меньшее ломали на дыбе...

— Да что там, — перебил другой голос, — опасно, не опасно... Мне опасаться нечего, не один ехал, да и кто узнает. Во дворце боле надо опасаться, сам знаешь... По всем углам крамола сидит — высматривают, вынюхивают! Я в своей опочивальне слова лишнего опасаюсь молвить, а ну как подслушают? Мне это иудино племя до конца не искоренить, десять голов срубишь — ан двадцать выросло...

Теперь уже Андрею пришёл черёд испугаться до обмирания, потому что и этого второго собеседника узнал по голосу — низкому, хрипловатому, временами словно клокочущему едва сдерживаемой яростью. Царь — здесь, в работной у оружейника?!

— А дело у меня тайное, — продолжал Иоанн, помолчав недолго, — тебе же, Никита, верю, как самому себе, потому и пришёл сюда скрытно. Про подземелье под кремлём ведаешь ли?

— Слыхал, великий государь, — отозвался Фрязин. — Самому видать не приходилось, но слыхал, будто есть такое.

— То-то и оно, «слыхал». И ты слыхал, и другие слыхали. А может, и побывали уже! Тем подземельем можно пройти от Середней палаты к Свибловой башне и к Боравинской, оттоль же выбраться в Занеглименье. Вход в подземелье — из моего тайного покоя, устроен давно, ещё Алевизом. За столько-то времени как было про него не дознаться? Чует сердце — дознались, аспиды, про всё дознались! Посему, Никита, велю я тот старый вход замуровать али того лучше — сделать за ним ловушку, колодец с железными рожнами: не зная, ступишь, ан люк под тобою и провалился. И аминь! А новый вход сделать там же, только поодаль, и дверь штоб была тайная же, невидная. Придумаешь там, как её сокрыть...

Сотника Лобанова прошибло холодным потом. Фрязин, выходит, не предупредил царя, что рядом посторонний? Теперь одна надежда, что не вспомнит или побоится сознаться в оплошности...