Владислав Романов - Смерть во спасение

Потому он запретил Раушенбаху даже помышлять об этом.

— Если будут другие вины барона да твёрдые доказательства, приходи, — сказал он.

И старый лис затаился. Он стал следить за каждым шагом своего ворога да столь искусно, что тот не замечал слежки. В последние месяцы Корфель и впрямь растерял всю осторожность. Он перевёз в замок жену, детей и собирался уйти на покой. Великий магистр его не задерживал. Таинничая десять лет на Новгород, советник выгреб из русичей немало серебра и решил остановиться. Бережёного Бог бережёт. Последние деньги привёз псковский купчина. Барон купил у него для отвода глаз две уздечки, и тот скрытно передал ему кошель с деньгами. Но Раушенбах успел это заметить. Коробейника схватили, бросили на дыбу. Об этом Отто успел сообщить Фельфену, и, коли теперь будил его в столь ранний час, значит, открылись обстоятельства неожиданные.

Фон Фельфен прошёл в кабинет, где его поджидал Раушенбах. Старый лис тотчас поднялся.

— Купец признался, что передавал барону кошель с деньгами, — тотчас заговорил Отто, придвигаясь к магистру. — Деньги привезли из Новгорода, упросили купца передать, тот взял...

— Кто упросил, за что? — насторожился фон Фельфен.

— Вот и я хотел узнать, мы с помощником нажали на купчину, да тот не выдержал...

Раушенбах смутился, вытер ладонью мокрый рот. Когда он говорил, то исходил слюной.

— Что значит «не выдержал»?

— Умер... — вздохнул Отто.

«Тупой болван, идиот!» — обругал его в душе магистр.

— Он знал, я по его плутоватым глазам видел, что ведает, от кого брал деньги, приказал Курту загонять ему раскалённые иголки под ногти, а на третьей игле у этого псковитянина сердце не выдержало! Надо схватить Корфеля! Под пытками тот признается, сердце у него здоровое.

— В чём мы можем его обвинить?

— В том, что он предатель, изменник, обо всех наших планах доносит Новгороду и те ему за это платят! И доказательство — кошель серебра!

— А он скажет, что возвратили старый долг. Жена одалживала. И что тогда? Его слово против твоего. А коли доказательств нет, то за клевету я буду вынужден наказать тебя. Ты этого хочешь? Да и когда его успели склонить к измене?

— Во время Чудского побоища. Он тогда попал в плен, его увезли в Новгород, а потом он прискакал обратно...

— Русичи всех пленных отпустили...

— Но он приехал предлагать мир от самого князя. Откуда Александр его знает?

— Мы с Корфелем вместе были в гостях у князя в Новгороде, только и всего.

— Но ведь могли склонить к таинничеству, — загорелся, забрызгал слюной Раушенбах, и магистр отгородился от него рукой. — И после этого ни один наш, ни литовский походы не были удачными, точно русичи о них знали. Дело дошло до того, что литы уже отказываются совершать набеги на Русь, боятся!

— Мне нужны не домыслы, а веские доказательства, — поморщившись, утёрся платком фон Фельфен. — Корфель — барон и мой советник, он больше тридцати лет служит Ордену, и обвинение, построенное на твоих догадках, суд чести отметёт.

— А признание? Я добьюсь его признания. Дайте мне только попытать его!

— А если Корфель не признается? Тогда я буду вынужден тебя повесить, Отто. Да и мне достанется...

— Но я чую, он предал нас! — вскипел Отто, выпустив целый фонтан брызг. — Из-за него погибли многие наши люди! И мы простим это ему?

Магистр несколько мгновений размышлял. Он хорошо относился к барону и вовсе не жаждал его крови. Но и проверить возникшее у Раушенбаха подозрение он был обязан.

— Хорошо, у тебя будет возможность проверить свои подозрения.

О походе на Псков Корфель узнал на следующий день. Он уже собирал вещи и принимать участия в осаде не собирался. Но предупредить русичей можно, лишний кошель серебра не помешает. У барона до деталей был продуман способ оповещения. В корчму, расположенную неподалёку от его дома, заходил псковитянин Феофан и проводил там два часа. Туда же с пяти до семи вечера заходил Корфель, и если заказывал пива, то сие означало нашествие литов, если вино, то нападение Ордена. Если первую чашу барон выпивал залпом, то предполагалось, что выступление произойдёт незамедлительно. Если лишь пригубливал, делал глоток и ставил сосуд на стол, то дружина выйдет не раньше чем через три дня или неделю. Были и другие знаки, с помощью которых разгадывалась численность выступающих, берут ли они с собой метательные, стенобитные орудия, сколько пешцев и конников. Внешне же они делали вид, что незнакомы. И лишь в исключительных случаях Корфель приезжал к Феофану домой.