Владислав Романов - Смерть во спасение

Глаза болели от слепящего солнца, но Темучин, или, как его теперь величали, Чингисхан, что означало «великий хан», уже привык к нему и почти не прикрывал век. Конёк завоевателя осторожно вступил на красную ковровую дорожку, выстеленную на майдане, главной площади Бухары, в нерешительности остановился. На другом конце её, в окружении мулл, визирей и старейшин, потемнев от липкого пота, монгольского властителя терпеливо поджидал пузатый эмир. Похожий на спелую грушу, в зелёной атласной чалме и в белом, расшитом золотой нитью шёлковом халате, заботливо укрытый от яркого солнца опахалами, он держал в руках золотой ключ от утопающего в зелени садов города, чьи высокие башни дворцов и минаретов — а одних мечетей слуги завоевателя насчитали больше трёхсот — и украшенные диковинными скульптурами журчащие фонтаны свидетельствовали о его красоте и богатстве.

Неподалёку слуги великого монгола грузили на верблюдов мешки с золотыми монетами. Их собрали ровно триста тысяч, уложив в четыреста плотных кожаных мешков. Такую цену запросил Чингисхан с Бухары, узнав, что её правитель Мухаммед трусливо бежал с частью своего войска и свитой, бросив город на глупого эмира, и милостиво пообещал в обмен на золото не подвергать град жестокому опустошению.

О сказочных городах Средней Азии Темучину в детстве рассказывала кормилица. Из её напевных, заунывных побасёнок он запомнил лишь сладкоголосых птиц с красочным оперением, беззаботно гуляющих во дворцах, и смуглых дев, дарующих прохладу своими телами. И теперь один из таких райских уголков лежал у его ног.

Мухаммед, по наивной глупости своей надеясь, что без него эмир быстрее откупится от корыстного монгола и тогда он сможет вернуться обратно, оставил в родных стенах всё своё семейство, чем немало удивил степного властителя. Сыновей шаха по приказу Темучина тут же умертвили, а жён и дочерей завоеватель роздал в рабыни своим приближённым, оставив себе самую юную семилетнюю газель, робкую и хрупкую, как травинка.

В остальном же вся радость мимо губ пролилась. Ярость и смертельная обида прожигали его насквозь. Ведь он искал с хорезмшахом дружбы, зная о его несметных богатствах и бесчисленной рати. Ещё до своего нашествия великий монгольский хан прислал в Бухару послов на переговоры. Вместе они могли завоевать весь мир, всю Европу, Средиземноморье и владеть всеми богатствами земли. Но едва монгольские ходатаи в пыльных халатах заикнулись об этом, как Мухаммед побагровел и затопал ногами.

— Да знает ли ваш степной князёк, кому он предлагает свою мерзкую дружбу? Выше меня был только Александр Великий! С ним я, возможно бы, и согласился поделить мир, а ваш хан пусть сюда и носа не кажет.

Хорезмшах обезглавил послов и отослал назад Темучину их головы. И вот теперь старейшины Мухаммеда со страхом взирали на непрошеного гостя, и наместник хорезмшаха покорно ждал на палящем солнце милости завоевателя.

— Мудрецов и астрологов слуги сыскали и отправили в твой шатёр, великий хан, — доложил темник Ужеге, один из самых расторопных слуг.

Чингисхан и бровью не повёл. За долгие месяцы походов он научился не тратить энергию на пустяки, не отвечать слугам, не входить с ними в объяснения, беречь слова, движения, жесты. Его жёсткое круглое лицо, обожжённое диким среднеазиатским солнцем, приобрело цвет тёмной глины, некогда чёрные усы частью выгорели, губы запеклись. Лишь в глазах по-прежнему время от времени вспыхивало адское пламя, и страшен был этот взгляд, когда кто-нибудь случайно с ним сталкивался. При этом сам повелитель оставался тих и спокоен, но его сын Джучи и ближайшие помощники застывали, превращаясь в соляные столпы, ибо гнев Темучина не знал сострадания и пощады.

Оставалось ещё шестьдесят мешков. Считать Темучин умел быстро, почти мгновенно. Достаточно, бывало, глазу скользнуть по надвигающейся тьме ратников, и хан уже знал их численность. И действовал почти всегда по одной и той же схеме полумесяца: лёгкие конники по краям завязывали бой, осыпая противника градом стрел, сгоняя его к середине, после чего пускались в бегство. Враг начинал преследование, предвкушая скорую победу, но лучники неожиданно рассеивались, точно растворяясь в пыльном степном воздухе, и неприятель со всего маху наталкивался на прочную стену тяжёлой конницы, которая, подобно гигантской воронке, всасывала его и уничтожала.

За десятилетия сражений воины великого хана столь отточили эту простую тактику, что с вершины холма можно было наблюдать сечу как красочное и захватывающее зрелище, чем обычно и наслаждался Темучин, обозревая поле битвы. Изредка Чингисхан менял её рисунок, открывая неожиданные для себя ходы, и если они себя оправдывали, то четыре его цепных пса, Чжебе, Хубилай, Чжелме и Субэдей, запоминали их, чтобы потом использовать в других побоищах.