Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

на его ж земле — ни искра,
ни градинка не легли,
саранча летела мимо,
стороной болезни шли.

Но отряслась беда, однако!
У хозяев был сынок —
батькин баловень, любимец,
малый хлопчик-ползунок.

Вот однажды мать на завтрак
для любимого сынка
налила и прямо на пол
ставит миску молока.

Ест малыш и, как все дети,
разливает на полу.
Тут и змей услышал запах
молока в своем углу.

Из норы на запах выполз,
начал молоко лакать.
Мальчик, видно, рассердился —
змея ложкой по лбу хвать!

Змей, к побоям не привыкший,
взвился грозно и, свистя,
будто молния, ужалил
несмышленое дитя.

Завизжал малыш от боли;
батько в страхе прибежал,
понял сразу, что случилось,
только чем помочь, — не знал.

Он за змеем в лютой злости
кинулся, убить хотел,
но и змей, угрозу видя,
заползти в нору успел.

Подбежал с дрючком хозяин,
но уж в яме змей укрыт,
только хвост еще снаружи
за собою волочит.

Тут, недолго рассуждая,
как ударит человек, —
и у змея, у бедняги,
напрочь длинный хвост отсек.

Да несчастья не поправил,
сына милого не спас:
от змеиного укуса
умер мальчик в тот же час.

Страшно тосковал хозяин,
сна лишился. Но и змей,
глубоко в норе, не меньше
раной мучился своей.

И хоть рана затянулась —
без хвоста и нездоров,
невзлюбил он дом хозяйский,
сад, и пчельник, и коров.

И былое счастье дымом
улетело со двора:
летом град побил пшеницу,
иссушила степь жара,

черви добрый сад сгубили,
подкосил скотину мор,
в дом болезни повалили,
смерть повадилась во двор.

Что тут делать? Ну, за словом
слово, он — к ворожее:
«Погадай, что за причина
перемен в моем житье?»

Ворожейка погадала
на бобах да на звездах,
говорит: «Ты сам повинен,
сам себе выходишь враг.

Верного имел ты друга,
он от зла тебя берег,
только первой же обиды
ты простить ему не мог.

Ущемил его ты тяжко,
тяжко гневается он. —
этим гневом, весь великий
причинен тебе урон.

И покуда этот лютый
гнев его горит огнем,
ты не жди себе спасенья,
прахом пропадет твой дом!

У тебя одна надежда —
снова друга приручить
и навечно с ним сердечный
мир по правде заключить».

Вот теперь хозяин понял,
как себе он навредил
тем, что в злобе неразумной
хвост у змея отрубил.

«Эх, — подумал, — непременно
помириться надо с ним,
а то сгинет вся скотина,
уплывет добро, как дым», —

и сказал жене: «Поставь-ка
у змеиного угла
молока, чтобы удача
снова в хату к нам пришла».

Вот опять хозяйка ставит
миску змею поутру.
Змей же выползет, наестся —
и опять к себе в нору.

А хозяину все хуже,
что ни день, то тяжелей,
хоть топись! Вот он однажды
подстерег, как выполз змей,

и промолвил: «Змей мой милый!
Что на нас с тобой нашло?
Что мы ссоримся? Что делим?
Позабудем гнев и зло!

Что минуло, то пропало,
хоть и горько нам пришлось;
заживем в любви и в мире,
чтоб, как прежде, нам жилось!»

Змей на то ответил: «Хватит!
Что прошло, то пронесло.
Только как забудем горе,
что нам на сердце легло?

У тебя, как вспомнишь сына,
что его не воротить, —
пятка чешется, чтоб череп
поскорей мне раздавить.

Да и я, как только гляну
на обрубленный мой хвост, —
вгрызся бы в тебя зубами,
так во мне лютует злость.

Где уж нам с тобой сдружиться!
Как тебе был дорог сын,
так мне — хвост мой. И не нужно
нам мудрить, искать причин.

И пока живет в нас память,
не привяжется твое
сердце вновь ко мне, к тебе же
не привяжется мое.

Лучше нам навек расстаться!
Без меня в своем дворе
ты хозяйствуй, без тебя я
проживу в своей норе».

Пане — куме Любовицкий,
ты, я знаю, голова!
Верно, ты без пояснений
раскусил мои слова?

Тот хозяин — ваша Польша,
ну, а змей — то казаки,
что служили вам, рубили
басурманские полки,

что ходили за пороги,
лезли и в Стамбул и в Крым,
так что хану и султану
в очи бил пожаров дым.