Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Не знаю забвенья!
Горит моя рана!
Унылое пенье
струны теорбана {40} ,
то бьющейся в скерцо,
то длящей моленье,
наполнило сердце, —
не знаю забвенья!

Горит моя рана,
хоть слезы струятся,
и дни прожитые
бальзамом ложатся,
хоть солнце над нею
цветет неустанно,
лаская и грея —
горит моя рана!

Пускай далека ты,
все вижу тебя я
и горечь утраты
опять ощущаю;
пусть первые муки —
за дымкой тумана,
и холод разлуки,
и горечь обмана
легли между нами,
ты все мне желанна, —
любовь — точно пламя,
горит моя рана!

Мне сорок лет, мой век не весь прожит,
меня пустая не влекла мамона {41} .
Ужели же прошел я свой зенит,
к закату стал спускаться неуклонно?

О племя бедное, как плох на вид
твой плод! Им похваляться — нет резона.
Куда как скоро твой померк болид,
взять не успев могучего разгона!

Стыд и позор — да нечем пособить!
И лошадь не потянет через силу.
Пускай могли гиганты петь, творить,

могли бороться, тешиться, любить
и в восемьдесят лет, — а нам в могилу
дано под сорок голову клонить.

Ходят ветры по краю,
как хозяин счастливый,
колосочки качая
на желтеющей ниве.

Бьют колосья поклоны:
«Дайте вёдро нам, братцы,
чтобы нам без урона
до Петра продержаться {42} .

Чтобы грады и грозы
стороной проносило,
чтоб холодным и поздним
ливнем нас не побило.

Чтобы тучами злыми
мошкаре не роиться —
пусть питаются ими
перелетные птицы.

Дайте зреть, наливаться,
изогнуться дугою,
чтоб серпам разгуляться,
чтобы песня — рекою.

Пусть для жатвы повсюду
устоится погода,
чтобы сельскому люду
позабыть про невзгоды».

Ходят ветры по краю,
как хозяин счастливый,
колосочки качая
на желтеющей ниве:

«Только дайте нам сроку —
будет вёдро для хлеба,
будет бедным дар с неба,
только мало в том проку!

Ни холодным, ни поздним
ливнем вас не побило,
злые грады и грозы
стороной проносило.

Мошкару поклевали
перелетные птицы;
но опять набежали
три врага поживиться.

На кого ни наткнутся —
хоть протягивай ноги;
ведь враги те зовутся —
долг, корчма и налоги.

И ползут они в хаты,
будто запах могильный, —
мы врагов тех проклятых
уничтожить бессильны!»

Внизу, у гор, село лежит,
по-над селом туман дрожит,
а на взгорье, вся черна,
кузня старая видна,

И кузнец в той кузне клеплет
и в душе надежду теплит,
он все клеплет и поет
и народ к себе зовет:

«Эй, сюда, из хат и с поля!
Здесь куется ваша доля.
Выбирайтесь на простор,
из тумана к высям гор!»

А мгла-туман качается,
но-над селом сгущается,
на полях встает стеной,
чтобы путь затмить людской.

Чтобы людям стежки торной
не найти к вершине горной,
к этой, кузне, где, куют
им оружье вместо пут.

Ой, идут, идут туманы
над днестровскими лугами,
как полки под знаменами,
перед войском — атаманы.

Трубы к бою не скликают,
не звенят стальные брони,
только хмурость навевают,
вербы низко ветви клонят.

Только в мути тонут села
и, томя игрой пустою,
дума — нищий невеселый —
ходит по миру с сумою.

Над широкою рекою
на скале крутой сижу
и, в мечтанья погруженный,
в воду быструю гляжу.
Валом волны, валом волны
плещут, мечутся, блестят,
вербы, их листвой ласкают
и на солнце шелестят.

Тихо из-за поворота
плот выходит за волной,
свежей зеленью обвитый,
пляшет, пляшет, как живой.
Руль тихонько волны режет,
не скрежещет, не скрипит;
рулевой, как на картинке
нарисованный, стоит.

Кто-то на плоту играет,
песня громкая слышна,
и давно полны стаканы
ароматного вина.
Блещут очи молодые,
шутки, смех и шутки вновь…
Смех и песни. Здесь пируют
Радость, Красота, Любовь.