Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Твоими буду говорить устами
Для всех народов, и для всех веков,
И за тобой тернистыми тропами
Я поведу всех избранных борцов.

Тобой я научу их отрекаться
От благ житейских для высоких дум,
Лишений и насмешек не бояться
И к светлой цели направлять свой ум!

Перстом своим я уст твоих касаюсь,
И мой глагол зажгу в тебе огнем,
И утончу твой слух, чтоб, откликаясь,
Ты слышал голос мой, как с неба гром».

Я ниц упал. «О, внемлю, боже, внемлю!»
Я бросил серп в колосьях золотых,
Невесту кинул, отческую землю,
И больше никогда не видел их.

Где ни лилися вы в нашей бывальщине,
В зной ли, в ненастье ли, в грозы —
То ли в половетчине, в княжеской то ли удальщине,
То ли в казатчине, ляшчине, ханщине, панщине, —
Русские женские слезы!

Сколько сердец разрывалось, рыдаючи,
Скольких сломили страданья!
Как же их мало таких, что окрепли, слагаючи
Слово за словом, в бессмертную песнь выливаючи
Тысячелетий рыданья!

Слушаю, сестры, напевы еще не забытых
Песен, в тоске размышляя:
Сколько сердец-то разбитых, могил-то разрытых,
Горестей стоит несытых, слез жгучих, пролитых
Каждая песня такая!

Вышла в поле русских сила,
Поле стягами укрыла;
Стяги, словно маки, рдеют,
А мечи, как искры, тлеют, —
Да не тлеют, искры крешут,
А лисицы в поле брешут.

Вышла в поле русских сила,
Вольных братьев не душила,
Бедняков не разоряла,
Злые орды отбивала,
Что при жизни гроб нам тешут, —
А лисицы в поле брешут.

Мы чужого по желаем
И свое не уступаем,
И не пень мы деревянный,
Чтоб терпеть и стыд и раны,
Пока граблями нас чешут, —
А лисицы в поле брешут

На тот славный щит червонный,
Как брехали во дни оны,
Как щитами русских сила
Поле перегородила,
Степь от края и до края,
Как пожаром, озаряя,
С одного пройдя размаха!

Задали ж лисицам страху
Те щиты! Поныне снится
Им, как шли с врагами биться
Непокорные казаки,
Удалые гайдамаки,

Что свободу добывали,
Что за правду умирали,
И прошли, как крови море,
Как пожар в степном, просторе,
Сквозь былое Украины…

Даже слабый знак единый,
Даже тень их дел доныне
Страшны вражеской гордыне,
Что зубовный сеет скрежет
И на щит червонный брешет.

На реке вавилонской — и я там сидел,
На разбитую лютню в печали глядел.

И ко мне неустанно взывал Вавилон:
«Спой хоть что-нибудь нам! Про Фавор {50} ! Про Сион {51} !»

«Про Сион? Про Фавор? Петь не станут уста.
На Сионе — тюрьма! Ширь Фавора — пуста!

Лишь одну теперь песню могу я пропеть.
Я рабом родился, чтоб рабом умереть.

Я на свет появился под посвист бичей,
Родился от раба я, в стране палачей.

Я привык к унижениям, из году в год
Улыбаясь тому, кто терзает мой род.

И с младенческих лет мне наставником стал
Пес, что бьющую руку покорно лизал.

И хоть ростом я — кедр, увенчавший Ливан {52} ,
Но увяла душа, как ползучий бурьян.

И хоть слово гремело мое иногда —
То был гром жестяной, что не бьет никогда.

И хоть пламень свободы в душе не ослаб.
Но в крови моей — раб! Но в мозгу моем — раб!

Хоть оков не ношу на руках, на ногах —
В каждом нерве таится невольничий страх.

И хоть вольным· зовусь — точно раб, спилу гну
И свободно в лицо никому не взгляну.

Я любому шуту подчиняюсь и лгу,
Правду в сердце, как свечку, гасить я могу.

Хоть работаю много — и ночью и днем,
Все как будто тружусь на господском, чужом.

И хоть эту работу люблю — тем больней,
Что, как раб к своей тачке, прикован я к ней.

И, добро накопив, не умею им жить:
Должен, будто чужое, его сторожить.