Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

В жизни с кем ни сойдусь — подчиняюсь ему,
Сам себе тяжелейшую долю возьму.

И хоть изредка бунтом вскипает душа,
Чтобы путы порвать, вольной грудью дыша, —

Ах, не тот это гнев, что рождает борьба.
Это низкая злость да брюзжанье раба.

Вавилонские жены, встречаясь со мной,
Отвернитесь, пройдите скорей стороной!

Чтоб не пало проклятье мое на ваш плод,
Чтоб рабов не рождал вавилонский народ.

Вавилонские девы, страшитесь меня,
Сожаленье из юного сердца гоня!

Чтоб страшнейшая вас не постигла судьба,
Жесточайшая доля — влюбиться в раба!»

Пойми, поэт, на жизненном пути ты
Заветный жемчуг — счастье — не найдешь,
От гроз и ливней не найдешь защиты.

Пойми, поэт, — изведаешь ты ложь,
Все муки бытия, все униженья,
Пока до светлой цели добредешь.

Пойми, поэт: лишь в сфере сновиденья,
В стране иллюзий и мечты. — твой рай,
Твой гений — только действие внушенья.

Пророческий твой дар — не забывай —
Затем, чтоб край заветный указал ты,
Но сам туда не внидешь, это знай!

И с чутким сердцем для того взрастал ты,
Чтоб всем в день скорби облегченье нес,
Чтоб в горе слово теплое сказал ты.

Но если горе над тобой стряслось,
Скрывайся! Ближний не протянет руки
И не отрет твоих кровавых слез.

Но ты не думай, что рожден для муки.
Твое блаженство — творческая страсть,
Твой меч, и щит, и счастье — лиры звуки.

Пусть мир тебе твою не отдал часть,
Найдешь в душе своей удел высокий:
И правду величайшую, и власть.

Потемки обходи тропой далекой,
Весь мнимый блеск, триумф недорогой,
Все, что погрязло в низости глубокой.

И сохраняй всегда над головой
Венок бессмертный чистоты и ласки
И будь простым, как ландыш полевой.

На маскарад мирской иди без маски,
На торжище глумления, мой друг,
Берн с собой фонарь из старой сказки:

Он скроет тело, но проявит дух,
Явлений темных прояснится масса.
И будь ты людям не судья, а друг,

Зерцало обновленья. Guarda e passa [11].

Гуманным будь — любви источник чистый
Клади своей гуманности в основы,
И гордостью холодной не сквернись ты.

Гуманным будь не так, как богословы,
Что мерою чрезмерной долг свой мерят,
Грозят ослу и охраняют львово

И братьями зовут лишь тех, кто верит
В законы их, в предание и чудо,
На «блага рая» жадно зубы щерят

И муху снимут, чтоб пожрать верблюда.
Люби не всех — то было б свыше меры,
Но не желай другим ни зла, ни худа.

Не всякий слух заслуживает веры;
Для лжи и фальши — палку припасай
И живодерам ставь всегда барьеры.

Не нервничай и пальцы не ломай —
Порой кошачья флегма лучше жеста;
Злых берегись, льстецам не доверии,

А дармоедам повторяй: «Нет места!»

Уж полночь. Темень. Стужа. Ветер воет.
Я весь продрог. И выпало из пальцев
Перо. И мозг усталый отказался
Повиноваться. И в душе затишье,
Ни мысль, ни чувство, даже боль — ничто
Не шевелится в ней. Притихло все,
Как будто в зарослях гнилой прудок,
Чью воду темную не шевелит
Вздох ветра.
      Но постой! А это что?
Или утопленники там со дна
Встают, из воли зловонных простирая
Распухшие в зеленой тине руки?
И голос слышен, вопль, рыданья, стоны, —
Не настоящий голос, но какой-то
Далекий вздох, тень голоса живого,
Лишь сердцу еле слышный… Но как больно,
Как больно мне!..
      «Отец! Отец! Отец!
Мы! — света не увидевшие дети!
Мы — не пропетые тобою песни,
Безвременно погибшие в трясине!
О, глянь на нас! О, протяни нам руку!
Зови на свет нас! Дай скорее солнца!
Там весело — зачем же здесь мы чахнем?
Там хорошо — зачем мы гибнем?»

Нет, вы на свет не выйдете, бедняжки!
Нет, вас уже не вывести мне к солнцу!
Ведь я и сам лежу здесь в темной яме,
Ведь я и сам гнию, к земле прибитый,
А с диким хохотом по мне топочет,
Бьет в грудь мою жестокая судьбина!