Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Я вряд ли смогу быть, — предупредил Николай Павлович, — но жена моя запишет всё, что вы сочтёте нужным ей продиктовать.

— Вот и отлично, — сказал Краснобаев. — А лично вам скажу, чтоб не забыть: будьте осторожны при физических контактах с местными приматами. Из Азии и Африки сюда везут столько заразы, что я диву даюсь, как мы ещё не отдали Богу душу, подхватив летальную форму малярии или другой какой свирепой лихорадки. Про гнилостных червей, размножающихся в лёгких человека и в его мозгах, я уже не говорю. Верная смерть! Экзитус и амба. Лично я, поверьте, никому руки не подаю. Не подаю и всё. И вас предупреждаю: улыбайтесь, кланяйтесь, а рук не пожимайте! Умоляю, заклинаю: ни-ко-му! В крайнем случае, пожмите на прощанье локоть — и адью! Гуд бай и вери найс. Как говорили древние: «В здоровом теле — здоровый дух!».

Николай Павлович заверил доктора, что будет следовать его советам, и крепко пожал руку. Впечатление от знакомства с медиком было самое благоприятное.

На следующий день Игнатьеву нанёс визит представитель Франции маркиз де Мустье, Франсуа Леонель. Торжественно решительный и злой.

— Я полон гневных слов и возмущения! — воскликнул он с порога не без пафоса. — Вы распустили своих подчинённых! Стыдно, мерзко, неколлегиально! Вы неразумно позабыли…

— Что?

— Дипломатические правила едины для всех и установлены Венским конгрессом в1815 году, вскоре после разгрома армии Наполеона I. Надо быть дипломатом в традиции!

Маркиз важно подал руку и Николай Павлович вежливо, но ощутимо-крепко ответил на холодное пожатие, предложив располагаться запросто и побаловать себя испанским ромом.

— Презент барона Редфильда, — сказал он со значением и сам наполнил рюмки, размышляя над словами гостя и приходя к выводу, что чистых дипломатов очень мало. Их, может быть, намного меньше, чем патронов в стволе однозарядного ружья. И еще: что значит быть «дипломатом в традиции» с точки зрения политиков Европы? По всей видимости, это значит закрывать глаза на те мерзости, которые насаждают в мире их правительства, идущие на поводу у собственных амбиций или финансовых кланов.

— Того, который Зундель Соломон, а представляется как Жан да ещё и Доминик? — с лёгким и не вполне объяснимым сарказмом поинтересовался маркиз, напрочь упустив из виду, что и его полное имя выглядит в чужих глазах слишком громоздким, если не сказать, комичным: Дель Мари Рене Франсуа Леонель. Ну, да Бог с ним!

Несмотря на то, что французский посол расположился в кресле и прочно и гневно-внушительно, Игнатьеву показалось, что в душе визитёра не так уж много ругательных слов, хотя желания нагнать страху было много.

— Честное слово, — закусывая ром сушёной дыней, высказал свои претензии француз. — Этот ваш задира, господин Леонтьев, требует серьёзной порки. В противном случае, — он несколько повысил голос и взялся за початую бутылку, — наш дипломатический корпус объявит вам бойкот! Самый жестокий! — Маркиз наполнил свою рюмку, посмотрел её на свет и опрокинул в рот. — Я думаю, вы поняли меня?

— Конечно, понял, — ответил Николай Павлович, хорошо помня о том, что в любой конфликтной ситуации, тем более, дипломатической, Абдул-Азис всегда займёт позицию французской стороны. Исходя из этого и чувствуя, что ему нужна большая осторожность в разговоре с французским посланником, чтобы не ухудшить и без того довольно неприятный инцидент, а так же втихомолку радуясь тому, что хрустальная посудина маркиза де Мустье опустошается без видимой запинки, он строго произнёс.

— Я накажу драчуна самым примерным образом.

— Его наглая выходка это уже не дипломатия мозгов, а дипломатия рукоприкладства! Английского бокса, если хотите, — ярость маркиза де Мустье выплёскивалась через край. — Ему не место в русском консульстве!

— Согласен, — заверил француза Игнатьев, держась с той напускной строгостью, с какой, должно быть, плотник смотрит на рассохшуюся дверь, с которой надо что-то делать, а делать чертовски не хочется. — Хотя, вы знаете, он неплохой работник. Его хвалят сослуживцы.

— Чем развязней человек, тем благообразнее он хочет выглядеть! — с напыщенностью записного демагога продекламировал маркиз и непонятно для чего поведал, что он чрезвычайный и полномочный посол Франции в ранге министра. — Я не хотел бы начинать наше знакомство с международного конфликта.

Он засопел, нахмурился, как хмурится обычно жалкий скряга, внезапно обнаружив недочёт в своей скудной карманной наличности, и снова приложился к рюмке, напустив на себя вид сироты, который ото всех терпит обиду и ни от кого доброго слова не слышит.