Юлия Андреева - Святы и прокляты

Молодой человек улыбнулся ей, и Анна улыбнулась в ответ, каким-то внутренним чутьём понимая, что это и есть избранник Господа Николаус Кёльнский.

— Как спалось? — было такое ощущение, будто они давние приятели, во всяком случае, Николаус обратился к ней как к старой знакомой. Это радовало.

— Спасибо, хорошо. — Анна хотела уже подняться, но рыжая подошла к ней и, не спрашивая разрешения, привычными движениями занялась её причёской.

— Отец Маркус привёз вчера тексты песен, написанные в монастыре специально для нашего похода, да вот мало кто из наших обучен грамоте. Так что нам с тобой придётся потрудиться во славу Господа. — Он поднялся и, достав из-под своего плаща, на котором спал, несколько листков, протянул их Анне. — Я с апостолами пойду к стенам города, попробую договориться, чтобы нас накормили и пропустили, а ты пока выучи с детьми пару песен. Господу угодно слышать голоса невинных, славящих его.

Анна кивнула, почерк у отца Маркуса был вполне читаем, так что она быстро пробежалась по строкам первой песни:

Песня ей понравилась. Второй листок:

— Николаус, у нас остался ещё хлеб, что дал староста той деревни вчера. — В шатёр вошёл невысокий светловолосый юноша, старше самого Николауса, во всяком случае, Анна была уверена, что тот уже бреется.

— Хорошо, Павел. Сейчас пойдём раздавать хлеб. Мария-Магдалина, я, Иоанн, — он толкнул ногой беловолосого мальчика, и тот мгновенно проснулся, — Лука и Марк понесут хлеба. Много осталось?

— В том-то и дело, что совсем чуть, я вчера просил не трогать запас, но... пороть их некому... в общем, всего ничего. — Павел заметно хромал.

— Ладно, раздадим что есть. — Николаус вздохнул. — И скажи отцу Маркусу, чтобы сопровождал нас к воротам города, — он вышел из шатра, опираясь на здоровенную, загнутую на конце палку.

За ним последовали те, кого он назвал. Анна спохватилась, что это её теперь зовут Марией-Магдалиной, и выскочила вслед, когда Павел с Лукой уже принесли мешки со славно пахнущими хлебами.

Она прижмурилась от яркого солнышка, и тут же испуганно уставилась на открывшееся ей зрелище — сотни, может быть, тысячи детей самого разного возраста поднимались с травы и, отряхивая одежду, спешили на встречу со своими апостолами. Они тянули худые, грязные ручки, в которые Николаус и Иоанн вкладывали крохотные кусочки хлеба. Взглянув на мешок с запасом воинства Христова, Анна с ужасом поняла, что на всех его ни за что не хватит и кто-то непременно останется голодным.

А дети всё напирали. Те, кто стоял дальше, толкали ближних. И вот уже кто-то вырвал кусок из рук рыженькой девочки, причёсывающей утром апостолов. Тут же, рядом с Анной, упал малыш со шрамом на виске, на него уже валилась не удержавшая равновесия толстушка. Ребёнок закричал, пытаясь выкарабкаться. Кто-то схватил Анну за руку, тощая девчушка лет тринадцати с грудным ребёнком на руках, просила дать ей тоже. Анна сунула руку в мешок, и тут же её толкнули, да так сильно, что она упала и была придавлена сверху.

Рядом истошно орал ребёнок, кто-то наступил на руку Анны, пихнул её сбоку. Она попыталась приподняться, оттолкнула кого-то, расправила спину — и тут же увидела застывшие, невидящие мёртвые глаза юной матери. Из её виска текла кровь, ребёнок шевелился под ногами. Анна бросилась прикрыть его своим телом, но её снова толкнули. Она упёрлась в землю локтями, стараясь не надавливать на малыша.

В следующее мгновение Анна услышала крик Николауса, и кто-то рывком поднял её на ноги, вытащив из копошащейся кучи вместе с младенцем. У Анны болело всё тело, она прижимала к груди чужого ребёнка, ревя точно простая крестьянка.

— Ты не ранена, Мария? — Павел отвёл её в сторонку, сунул в руку чудом спасённый кусок хлеба, который она тут же машинально начала разламывать на крошки, засовывая себе в рот.

— Чего хорошего-то?! Детей подавили, половину хлеба затоптали... — трясясь всем телом, скулила она.

— Николаус велел мне остаться в лагере, следить за порядком. Если разрешат войти в город, сосунка нужно будет срочно отдать какой-нибудь бабе. Помрёт без молока.

Анна кивнула и, спохватившись, извлекла изо рта разжёванный хлеб. Пальцем она протолкнула его в слюнявый рот ребёнка.