Юлия Андреева - Святы и прокляты

— Как наша Анна? Что говорит лекарь? — недовольно бросил его сиятельство, усаживаясь за стол и раскладывая перед собой очередной фрагмент летописи.

— После того раза больше не приходила в себя. — Рудольфио встал сбоку от стола, дабы не заслонять льющийся из окна свет.

— Думаешь, не получится проникнуть через неё в прошлое? Пока она в таком состоянии?

Рудольфио пожал плечами.

— Что думаешь об обмороке Франца? Не хотелось бы потерять такого свидетеля.

— Он уже очухался, но ничего не объяснил, сразу лёг мордой к стене, да так и валяется. Что до меня, так я больше чем уверен, что сеньор Франц не болен, а просто напился. Во всяком случае, он ещё с обеда припрятал кувшин вина и после добил его в одиночестве.

— Думаешь, оруженосца можно сразить каким-то молодым вином? — сощурился Спрут.

— Стар он уже, может, когда-то и бочку осиливал, но здесь... Они ведь целыми днями ни черта не делают, либо лясы точат, либо жрут в три горла, либо спят. С таким режимом кто хочешь ослабнет.

— Ты прав, ты прав... И всё же странно... Лекарь сказал, что он грохнулся, когда девочка назвала его апостолом Павлом.

— Пришло ему время грохнуться, вот и грохнулся, — Рудольфио явно не нравился разговор.

— Тебя, к примеру, смутило бы подобное обращение?

— Меня? Почему меня? — Перед глазами Рудольфио поплыла дорога, по которой шли маленькие воины Христовы...

У многих на одежде были нарисованы кресты. Девочки плели венки и венчали ими всех подряд. Кто-то запевал песню, и все подтягивали, кто во что горазд. Из деревни местные жители выносили паломникам корзины с лепёшками и жареной рыбой, овощи и фрукты — всё, чем богата земля италийская. В то время, когда предводитель воинства Христова объяснялся со старейшинами, прося их разрешения остановиться на ночлег в домах или встать лагерем по соседству, люди несли одежду и еду, обувку и припрятанную на чёрный день монетку, дабы поддержать отправляющихся на великое дело детей.

С самого начала поход был для маленького Рудольфио в радость, он сбежал от вечно пьяного и чуть что грозящегося прибить отчима, от домашних проблем. Сбежал, надеясь разыскать среди воинов Христовых знакомую девочку, ушедшую из деревни на неделю раньше него. Теперь ему не надо было окучивать огород, таскать воду для свиней, отвечать за младших братьев и сестёр. Теперь он — воин Господень, и идёт в славный Иерусалим, дабы освободить город от неверных.

Как они это сделают? Об этом ни апостол Пётр, ни сопровождающие поход монахи-францисканцы ни слова не говорили, и Рудольфио представлялось, что все дети просто выйдут из пропустившего их моря и слуги султана падут на колени при виде такого чуда. А они будут славить своими голосами Господа, так что все неверные тут же захотят окреститься и отдадут им ключи от Иерусалима. Так что юным воинам Христовым останется только жить-поживать да добра наживать!

Рудольфио чудилось, что из моря дети выходят все одетые в белое, как сами апостолы. Откуда у них возьмётся такая прорва белой материи? Неужто в море отстирается до белизны? Но ведь Господь всё может, а стирка — это такая малость...

На счёт сарацинских стрел отец крестового похода — пожилой францисканец Антонио говорил следующее: разумеется, все знают, что слуги султана отменно стреляют, но никто никогда не видел, чтобы оНи целились в безоружных детей. А, следовательно, дети оставались в полной безопасности.

В Иерусалим дети двигались тремя потоками. Два из Германии: один вёл — любимец Господа Николаус, другой — апостол Пётр. Третий из Франции шёл под предводительством Стефана.

Желающие присоединиться к походу должны были двигаться в сторону Вандома, где был объявлен общий сбор. Но сбежавший из своей деревни Рудольфио отправился в сторону Марселя, так как именно этот город называли рассказывающие о чудесах юного Стефана странники в качестве порта, того самого, откуда дети войдут в море.

Боясь, что воды расступятся без него и все пилигримы уйдут своей волшебной тропою, Рудольфио спешил что есть сил и застал огромный лагерь, медленно и верно двигающийся в сторону берега. Вместе с ним к походу присоединились и другие итальянские ребятишки.

Как же он завидовал этим чинным мальчикам-апостолам, облачённым в добротные белые плащи с алыми крестами и белые длинные рубахи тонкой козьей шерсти! Как мечтал, чтобы хоть кто-то из них не дошёл до берега, и тогда... Пётр, к колонне которого примкнул Рудольфио, назначил бы на это место другого и... Рудольфио так мечтал об этом, что чуть было не поддался лукавому, нашёптывающему ему о необходимости прирезать кого-нибудь из избранных. Остановило его то, что резать реально пришлось бы как минимум несколько десятков, так как апостолов в каждой колонне было всего по двенадцать-тринадцать, а кроме них вокруг белых шатров вилось множество мальчиков, называющих себя проповедниками святого похода, и, так же как и Рудольфио, мечтавших стать новыми апостолами.