Игорь Ефимов - Бунт континента

— К нам, в Вирджинию, они пришли с некторым запозданием, но произвели сильнейшее впечатление на меня и на всех моих знакомых. Из разговоров с ними я понял, что взволновало людей больше всего. Отсылка к Ветхому Завету! Для большинства американцев Библия была главным чтением с детства, многие куски они знают наизусть. И вдруг Томас Пэйн посмел прочесть ту же книгу глазами историка и политического мыслителя. Трактат «Здравый смысл» показал, что осуждение королевской власти содержится уже в священных текстах. «...вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали пред очами Господа, прося себе царя», — говорит евреям пророк Самуил.

— А как точно предсказал пророк поведение царя! — воскликнул доктор Раш. — «...и поля ваши виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам своим... и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела... и сами вы будете ему рабами...».

— Но для меня важнейшим местом трактата, почти откровением стала его первая страница, — продолжал Джефферсон. — «Правительство и общество — вещи глубоко различные по сути своей. Ни в коем случае нельзя ставить знак равенства между ними». Я сам давно кружил вокруг этой мысли, но все не мог сформулировать ее с такой ясностью. Общество вырастает из потребности людей в солидарности и содружестве, поэтому оно всегда благо. Правительство возникает как инструмент противодействия нашей злобе и вражде, поэтому оно всегда будет злом. Поиски наилучшего способа правления — это просто поиски наименьшего зла. Никто до вас не смог выразить эту истину так точно и немногословно.

Пэйн слушал, наклонив голову, едва заметная усмешка то и дело кривила его губы.

— Очень рад, очень рад. Услышать слова одобрения от автора Декларации независимости — большая честь. Польщен — да. Но также имею серьезные опасения. Я подумывал включить в последнее издание мое раннее эссе о работорговле в Америке. И если бы я решился на это, боюсь, ваше отношение к моему трактату резко изменилось бы.

— Почему же?

— Прошу извинить меня... Я могу сказать что-то невпопад... Всегда так — ляпну что-то наобум и потом расплачиваюсь... Но все же... Не имел опыта... Ха, до меня только сейчас дошло... Это первый случай в моей жизни... Да-да... Сегодня я впервые пожал руку настоящему рабовладельцу!

Пэйн поднес ладонь к глазам и стал рассматривать ее с таким опасливым любопытством, будто ждал, что она вот-вот начнет покрываться волдырями или пятнами проказы.

Тягостная тишина повисла в комнате.

Джефферсон почувствовал, как горло ему сдавила петля обиды, возмущения, гнева. Или и стыда тоже? Да, ему доводилось слышать не раз обвинения американцев в двуличии. Лондонские газеты постоянно поднимали эту тему. «О свободе и порабощении вопят люди, которые держат в рабстве миллион черных невольников. Торгуют ими как скотом! Отрывают детей от родителей, мужей — от жен!» Депутаты Конгресса от южных колоний получали письма от северян с призывами включиться в борьбу за отмену рабства. «Всевышний накажет нашу страну за этот непростительный грех!» — взывали проповедники из баптистов и квакеров.

Джефферсон задавил гневный порыв и сказал почти спокойно:

— Мистер Пэйн, завтра я передам полторы сотни моих невольников в вашу собственность. Что вы намерены с ними сделать? Немедленно отпустите всех на волю? И будете думать, что это облегчит их судьбу?

— В конце своего эссе я делюсь с читателями мыслями по этому вопросу. Кому-то из отпущенных можно будет выделить участки земли за умеренную ренту. Кого-то обучить ремеслу и устроить на работу в соответствующие мастерские. Старые и больные, конечно, какое-то время должны оставаться на попечении бывшего хозяина. Все это я не выдумывал из головы. У меня перед глазами был пример Мозеса Брауна, богатого квакера из Род-Айленда. Три года назад он отпустил на волю всех своих рабов и помогал им начать новую жизнь.

— Но при этом его брат, Джон Браун, остался активнейшим работорговцем в колонии. Должен ли был Мозес убить брата за то, что тот не последовал его примеру? Законодательное собрание у нас в Вильямсбурге в свое время приняло закон: все освобожденные рабы должны немедленно покинуть Вирджинию. Другой закон объявляет уголовным преступлением попытку обучить раба грамоте. Куда уедут освобожденные вами рабы, не умеющие читать и писать? Или вы предложите мне разогнать плохих вирджинских законодателей и откуда-то набрать новых, разделяющих идеалы христианского милосердия?