Игорь Ефимов - Бунт континента

Вашингтон понимал, что затянувшееся бездействие было губительным. Осаждающая армия несла больше потерь от оспы и дезертирства, чем от огня и вылазок неприятеля. Попытки привлечь на свою сторону канадцев провалились, атака посланного отряда на Квебек была отбита. Единственно отрадным было сообщение о том, что американский корабль взял на абордаж британский грузовой бриг и захватил тонны военного снаряжения: пушки, мортиры, ружья, пули, две тысячи штыков. Но Бостон оставался неприступным. А весной осажденные могли ожидать прибытия подкреплений из Англии. Раз за разом Вашингтон поднимал на военных советах вопрос о необходимости штурма, и раз за разом его генералы изрекали дружное «нет». О каком штурме может идти речь, если пороха на складе едва хватит солдатам на пять залпов?

В кольце блокады Дорчестетский полуостров был белым пятном, ничейным пространством. С его холмов, расположенных к юго-западу от города, открывался отличный вид на гавань, в которой зимовал британский флот. Американцы понимали, что любая попытка занять эту выгодную позицию вызовет немедленную контратаку противника и отбить врага не удастся, если не будут предварительно выстроены необходимые укрепления. Но как их построить под дулами британских пушек и мушкетов?

И снова, как и в случае с планом Генри Нокса, легший на штабной стол проект поначалу показался плодом безудержной фантазии. Кузен генерала Патнама, подполковник Руфус Патнам, с молодости увлекался чтением книг о войнах и военной стратегии. И в руководстве по фортификации, написанном британским профессором Мюллером, он нашел прелюбопытное описание переносных бастионов. Делались они из двух элементов со странными названиями — фашины и канделябры. Фашины представляли из себя плотные связки сухих веток и палок, каких можно было набрать в любом лесу в не-ограниченном количестве. Из деревянных брусков длиной в пять-шесть футов сколачивались деревянные рамы и стойки — они назывались канделябры. Фашины, уложенные в канделябры, создавали деревянную стену, непробиваемую для мушкетной пули и для картечи.

На военном совете было решено испытать фортификационную новинку. В ней привлекало то, что не надо будет копать промерзшие склоны Дорче-стерских холмов. Выстроить настоящую крепость из деревянных кубиков — почему бы и нет? Три тысячи солдат были отряжены в окружающие леса на изготовление фашин и канделябров.

Пока Билли Ли заканчивал бритье хозяина, служанка накрыла на стол, расставила тарелки, подала дымящиеся оладьи, открыла банки с медом и сметаной. Марта сама заткнула мужу салфетку за ворот мундира, провела прохладными пальцами по гладкой щеке.

— Вчера я разговаривала с Джеки и Элеанор, — сказала она. — Они считают, что сомнений нет: Элеанор ждет ребенка. Неужели Всевышний пошлет мне это счастье — нянчить внуков! Скорее всего, это случится в июне-июле. Как ты думаешь, война может кончиться через полгода?

— Боюсь, что нет. Но, конечно, вы трое — или уже четверо? — вернетесь к тому времени в Маунт-Вернон независимо от того, угодно это будет генералу Хоу или нет.

— Я знаю, что Джеки уже несколько раз просил тебя о зачислении в армию. Умоляю, уговори его отложить этот шаг хотя бы до рождения ребенка. Какие-то суеверные предчувствия возникают во мне каждый раз, ко-гда я слышу пушечную пальбу.

— Хорошо, я сделаю то, что могу. Но мальчику уже двадцать один год. Он самостоятельный мужчина и может поступить по-своему, не спросив моего разрешения.

— Вчера я получила письмо от моей близкой приятельницы, миссис Отис Уоррен, — сказала Марта. — Ты знаешь ее мужа, Джеймса Уоррена, — он возглавляет ассамблею Массачусетса. Так вот, она пишет, что в их городке женщины и дети создали мастерские, в которых они изготовляют селитру и порох.

— Многим депутатам Конгресса в Филадельфии следовало бы поучиться у наших женщин самоотверженности и преданности делу освобождения колоний.

Краем глаза Вашингтон заметил, что рука Билли Ли, начищавшая эфес его сабли, не то чтобы замерла, но на секунду сбилась с ритма. Он понял, что вылетевшие у него слова прозвучали непривычно для уха чуткого слуги. Отношения с Конгрессом были такой больной темой, что Вашингтон старался не показывать окружающим всю меру накипавшего в нем раздражения. Только однажды, пытаясь успокоить Генри Нокса, возмущенного очередными задержками в присылке продовольствия, пороха, денег, обмундирования, Вашингтон попытался обрисовать картину происходящего, как он ее видел.