— Что за правила, господин Крыстевич?
— Вы совсем забыли, капитан, что вы узник!
Мамарчев вздрогнул.
— Капитан, — продолжал Крыстевич, — вы прежде всего узник и уж потом офицер.
— Меня пока никто не разжаловал, господин Крыстевич! — вскипел Мамарчев. — И если кто-нибудь имеет право это сделать, то только не вы, а те, кто дал мне эту форму.
— Знаю, знаю, ты на всю жизнь обрек себя на это. Всю жизнь будешь теперь служить России!
— Лучше России, чем Турции, господин Крыстевич!
— На что ты намекаешь?
— Вы сами знаете, господин Крыстевич.
— Если этот намек касается меня и моего благодетеля и покровителя его сиятельства князя Богороди, то вы глубоко заблуждаетесь, Мамарчев!
— Видно по вашим делам, господин Крыстевич!
— И я хотел сказать то же самое, — ответил Крыстевич, вставая со стула. — Красноречивее всего говорят дела! Вот мы, например, помогаем чем можем болгарскому народу, заступаемся за него перед султаном, просвещаем тянущихся к науке болгарских детей, трудимся, печемся…
Мамарчев презрительно сжал губы — ему хотелось пустить солененькое словечко, но он сдержался.
— А каковы твои дела, Мамарчев? — не унимался управляющий. — Сотни погибших, которых ты сумел обмануть… Пять виселиц, поставленных в Тырнове…
— Зачем вы оскверняете память погибших, господин Крыстевич? Зачем глумитесь над народом?
— По этому вопросу, Мамарчев, мы с вами придерживаемся различных мнений. Вы за революцию, а я за эволюцию.
— Да, я вас понимаю, вы за эволюционное умерщвление нашего народа, за то, чтоб он умирал медленной смертью, чтоб постепенно стереть его с лица земли… В этом смысл вашей эволюции! Знаю, в этом вопросе мы стоим на двух полюсах.
Молодой управляющий с трудом сдержался. Он сказал с деланным хладнокровием:
— Дальнейшие разговоры излишни, Мамарчев. Отныне я запрещаю вам носить офицерскую форму, хранить у себя какое бы то ни было оружие, в том числе и вашу саблю, и ездить верхом на лошади!
Слушая холодный голос управляющего, капитан Мамарчев не верил своим ушам. Как можно лишить его формы, сабли и коня? Ведь это же чудовищно! Это же издевательство!
— И это все? — спросил наконец Мамарчев.
— Не все, Мамарчев!
— Я слушаю.
— С сегодняшнего дня по приказу его величества султана вы лишаетесь и ежемесячного пособия, которое вы до сих пор получали!
— А чем же я должен жить?
— Нас это не интересует.
— У меня жена, дети.
— Вы только сейчас об этом подумали, Мамарчев? А где вы были раньше? Почему раньше не позаботились о жене, о детях?..
Капитан Мамарчев не стал отвечать. Он посетовал на себя, что проявил минутную слабость перед этим жалким изменником.
— Впрочем, — сказал он, — мне от вас не нужно никакой милости. Обо мне есть кому позаботиться… А вы, господин Крыстевич, в один прекрасный день еще пожалеете об этом разговоре!
Мамарчев повернулся и зашагал к выходу.
— Благодарите падишаха за то, что вы до сих пор живы! — крикнул ему вслед управляющий.
Мамарчев его не слышал.
Капитан Мамарчев возвратился домой очень обеспокоенный. Жена ждала его с нетерпением. Встреча с управляющим не предвещала ничего хорошего. И действительно, ее предчувствия оправдались. Увидев встревоженное лицо мужа, она сразу поняла, что случилась беда.
Привязав под навесом коня, Мамарчев поправил сдвинутую назад фуражку и молча подошел к хижине. Мысленно он все еще продолжал спор с управляющим. Не случайно при виде жены он как будто даже вздрогнул и поглядел на нее с удивлением. Вокруг него весело щебетали выбежавшие из дома дети, как всегда бывало, когда он возвращался домой. В таких случаях, любуясь ими, отец ласково хлопал их по щечкам. Однако в этот раз он был молчалив и сердит.
— Кончилась, Рада, моя свобода, — начал он. — Пес показал клыки.
— Что случилось?
Рада подошла к нему поближе. Мамарчев сел на деревянную скамейку под смоковницей, откуда часто любил смотреть на море, и взволнованно продолжал:
— Прекратят выплату пособия. С нынешнего дня мы здесь самые последние бедняки.
Дети облепили отца со всех сторон, а самый маленький забрался к нему па колено и стал внимательно прислушиваться. Малыш часто улыбался, разглядывая парчовые погоны, и явно ничего не понимал. И хорошо, что не понимал, потому что в том, что рассказывал отец, было мало радости.
— Что же нам теперь делать, Георгий? — спрашивала жена.
— Я и сам не знаю.
Читать дальше