Мариз Конде - Я, Титуба, ведьма из Салема

– Тебе тоже страшно?

Он ничего не ответил; в это время его рука что-то нащупывала в темноте. И вот я со стыдом поняла, что он хочет. Может быть, причиной тому был страх? Может быть, Ифижен заботился о том, чтобы утешить меня? Утешиться самому? Желание испытать удовольствие в самый последний раз? Несомненно, все эти чувства объединились, образовав одно – властное и жгучее. Когда его молодое, пылающее страстью тело прижалось к моему, плоть моя воспротивилась. Мне было стыдно вверять его ласкам свою старость; я едва не оттолкнула Ифижена изо всех сил. К тому же меня наполняла нелепая убежденность, что я совершаю инцест. Затем его желание стало передаваться мне. Я почувствовала, что где-то во мне накапливается волна; набрав силу, она тут же нахлынула, затопила меня, затопила его, затопила нас, заставив многократно прокрутиться друг вокруг друга, так, что мы задыхались, пыхтели, умоляли. Затем волна отбросила нас – испуганных и растерявшихся – в спокойную бухту, обсаженную миндальными деревьями. Мы покрыли друг друга поцелуями, и Ифижен прошептал:

– Если бы ты знала, как я страдал, видя, что ты носишь ребенка не от меня, этого ребенка от мужчины, которого я презираю! Знаешь ли ты, кто на самом деле Кристофер и какова его роль? Но мы не станем говорить о нем, когда смерть, может быть, точит свои ножи.

– Ты веришь, что мы победим?

Он пожал плечами:

– Какая разница! Важно, что мы попытались, что отказались от покорности судьбе, от смирения перед неудачами.

Я вздохнула, и он снова привлек меня к себе.

Благословенна будь любовь, которая изливает на человека забвение. Которая позволяет забыть о своем положении раба. Которая отгоняет тревогу и страх! Успокоившись, мы с Ифиженом погрузились в целебную воду сна. Мы плыли против течения, наблюдая, как рыбы-иглы ухаживают за креветками. Мы сушили волосы в лунном свете. Однако этот сон был недолгим. Признаться, когда опьянение развеялось, мне стало немного стыдно. Что? Этот мальчик мог бы быть моим сыном! Разве я потеряла уважение к себе? И потом, что за процессия мужчин у меня в кровати? Конечно, Хестер мне бы так и сказала!

– Ты слишком любишь любовь, Титуба!

И я задавалась вопросом, не является ли это пороком, изъяном, который следует попытаться вылечить?

Снаружи галопом неслась лошадь ночи. Цок-цок-цок. Цок-цок-цок [43] Непереводимая игра слов, буквальный перевод слова, которое приводится вместо звукоподражания: placata означает «паук» или «карликовый удав». . Рядом со мной спал сын-любовник. Мне же уснуть не удавалось. В памяти с особенным напряжением всплывали все события моей жизни; вокруг подстилки толпились образы тех, кого я когда-то любила или ненавидела. О, я узнавала их всех! Не было ни одного лица, которое я не смогла бы назвать по имени. Бетси. Абигайль. Энн Патнам. Госпожа Паррис. Сэмюэль Паррис. Джон Индеец. И вот именно тогда, когда мое тело только что представило доказательство своей легкости, сердце напоминало, что в нем всегда жил только он.

Что стало с ним в холодной и зловещей Америке?

Я знала, что все более и более многочисленные работорговцы приезжают со своим товаром на ее побережья и что она готовится повелевать миром благодаря тому, что заработано нашим потом. Я знала, что индейцы стерты с ее карты, вынуждены скитаться по землям, когда-то им принадлежавшим.

Что делал Джон Индеец в стране, которая так сурова к нашим? Которая так жестока к слабым? К мечтателям. К тем, кто оценивает человека не по размеру его состояния?

Лошадь ночи неслась галопом. Цок-цок-цок. Цок-цок-цок. Все образы кружились вокруг меня с ясностью, свойственной лишь созданиям ночи.

Может быть, это Сюзанна Эндикотт отомстила мне и ее власть превосходит мою?

Снаружи поднялся ветер. Я услышала, как под его порывом с деревьев градом попадали плоды манго. Услышала, как качаются, сталкиваясь друг с другом, плоды калебасового дерева. Мне было страшно. Мне было холодно. Мне хотелось вернуться в материнское чрево. Но в это мгновение пошевелилась моя дочь, словно для того, чтобы напомнить о моей привязанности. Я положила руку себе на живот; постепенно меня охватило нечто вроде спокойствия. Некая ясность, как если бы я смирилась с заключительной драмой, которую мне вскоре предстояло пережить.

Ветер успокаивался, это я уловила обострившимися чувствами. В вольере крикнула птица, напуганная мангустом. Потом наступила тишина. Я наконец-то уснула.

Едва я закрыла глаза, как пришел тот самый сон.