Мариз Конде - Я, Титуба, ведьма из Салема

Он пожал плечами:

– Иногда задаешься вопросом: откуда вы, женщины, берете все свои несбыточные мечты?

После этого он поднялся на ноги и бросил мне:

– Ты хоть когда-нибудь подумала, хочу ли я, чтобы ты обращалась со мной как с сыном?

Он вышел.

Я предпочла не особенно раздумывать над смыслом его слов. Впрочем, было ли у меня на это время? Начался обратный отсчет: всего ночь до бунта. Я действительно не беспокоилась о том, чем закончится заговор. По правде говоря, я старалась об этом не думать. Я позволяла своему разуму затуманиваться разукрашенными мечтами, а большую часть времени мечтала о своем ребенке. Дочь начала шевелиться у меня в животе; как будто она передвигалась там ползком – медленно, нежно, словно желая исследовать тесное пространство. Я представляла ее себе: слепой волосатый головастик, который барахтается, плавает, пытаясь перевернуться на спину, терпит неудачу и упрямо начинает снова и снова. Еще немного времени – и мы увидим друг дружку: я под ее новым взглядом буду стыдиться своих морщин и недостатка в зубах. Моя дочь отомстит за меня! Она сможет привлечь любовь негра, сердце которого окажется горячим, словно кукурузная лепешка. Он будет ей верен. У них родятся дети, которых они научат видеть красоту в самих себе. Дети, которые вырастут свободными, будут тянуться к небу.

Около пяти часов Ифижен принес мне кролика, которого украл в какой-то хибаре и сейчас держал за уши. Мне, не отличавшейся щепетильностью, когда требовалось предать смерти жертвенных животных, претило убивать невинных созданий, выкормленных людьми. Я не заколола ни одной птицы и не выпотрошила ни одной рыбы, не попросив прощения за зло, которое причиняю им. Усевшись под навесом, служившим мне кухней – довольно грузно, так как мои движения начали становиться неуклюжими, – я принялась готовить зверька. Когда я разрезала ему брюхо, в лицо мне хлынул поток черной вонючей крови; одновременно с этим по земле покатились два комка гниющей плоти, обернутые зеленоватой перепонкой. Запах был таким, что я отпрянула; выпав у меня из руки, нож воткнулся мне в левую ногу. Я вскрикнула, Ифижен поспешил на помощь, отбросив ружье, которое смазывал.

Он и вырвал нож из моего тела, попытавшись остановить поток крови, который тек и тек не переставая. Казалось, что через крохотную ранку из меня сейчас вытечет вся кровь; ее уже набралось целый пруд; это напомнило слова Яо:

– Наша память будет затоплена кровью. Наши воспоминания будут плавать на ее поверхности, словно кувшинки.

После того как Ифижен распустил на корпию все одежки, какие только попались ему под руку, ему удалось остановить кровотечение, затем он перенес меня – запеленатую как младенец – внутрь хижины.

– Не шевелись больше. Сейчас я всем займусь. Думаешь, я не умею готовить?

Едкий запах крови не замедлил проникнуть мне в ноздри, раздражая их; вот тогда в голове у меня и пронеслось воспоминание о Сюзанне Эндикотт. Ужасная мегера! Разве не из-за меня она лежала такая же запеленатая месяцы, годы напролет, купаясь в соке своего тела? Не было ли все это ее местью, которую она когда-то пообещала? Кровь за мочу. Которая из нас двоих опаснее? Я хотела помолиться, но разум напрочь отказался мне служить. Я так и осталась лежать, уставившись невидящим взглядом на переплетение прутьев, поддерживавших крышу.

Чуть позже ко мне пришли Ман Яя, моя мать Абена и Яо. Они находились в Норд-Пойнт, ответив на призыв одного колдуна, когда увидели, что со мной случилось. Ман Яя похлопала меня по плечу.

– Ничего страшного. Скоро ты об этом даже думать не будешь.

Конечно, моя мать Абена не смогла удержаться от того, чтобы не вздохнуть и не проворчать:

– Вот какого дара ты совершенно лишена, так это способности выбирать себе мужчин. Скоро все наконец будет в порядке.

Я посмотрела на нее в упор:

– Что ты хочешь этим сказать?

Но она уклонилась от ответа.

– Ты намерена собирать вокруг себя ублюдков? Посмотри, какие у тебя волосы на голове; будто белая пакля с хлопкового куста.

Яо же ограничился тем, что поцеловал меня в лоб, прошептав:

– До скорого! Когда понадобится, мы будем здесь.

Они исчезли.

Около восьми часов Ифижен принес мне миску с едой. Он состряпал похлебку из свиного хвоста, риса и черного гороха. Он сменил мои повязки, не выказав никакого беспокойства при виде того, что с них снова капает кровь.

Последняя ночь перед завершающей операцией, когда спорят друг с другом сомнение, страх, малодушие. Чего ради? Разве у жизни настолько плохой вкус? Зачем рисковать потерять ее вместе с кусочками счастья, которые она раздает, несмотря на свою скупость? Последняя ночь перед завершающим бунтом! Я дрожала, не осмеливаясь потушить свечу, и видела, как на стене танцует чудовищная тень от моего тела. Ифижен пришел и лег рядом, прижавшись ко мне. Я обняла его туловище, худое и в то же время такое крепкое, почувствовав, как его сердце бьется бешеным галопом. Я прошептала: