Мариз Конде - Я, Титуба, ведьма из Салема

Он перебил:

– Титуба… – Впервые он назвал меня так, будто из матери я превратилась в наивного неразумного ребенка. – Я с почтением отношусь к твоим талантам целительницы. Разве не благодаря тебе я жив, дышу и вижу солнце? Но остальное, прошу тебя, предоставь мне. Будущее принадлежит тем, кто умеет его выстроить, и, поверь, они достигнут его не заклинаниями и жертвоприношениями. Они достигнут его тем, что будут действовать.

Я не нашла, что ответить.

Я решила больше не спорить и принять меры предосторожности, которые сочту необходимыми. Однако та часть меня, которой предстояло сыграть свою роль, была такой, что я не могла обойтись без их мнения. Удалившись на самую кромку берега реки Ормонд, я позвала Ман Яя, свою мать Абену и Яо. Они появились. Приняв расслабленное счастливое выражение их лиц за наилучшее предзнаменование, я успокоилась и спросила:

– Вы знаете, что готовится, мне нужен ваш совет.

Однако слово взял Яо, неразговорчивый как при жизни, так и после.

– Это напоминает мне бунт, случившийся, когда я был ребенком. Его организовал Ти-Ноэль, который тогда еще не покорил горы и, как обычный негр, проливал пот на плантации Белл-Плейн. У него всюду имелись свои люди, и по условленному сигналу они должны были обратить дома белых в пепел.

Что-то в голосе Яо навело на мысль, что он меня предостерегает. Довольно сухо я спросила:

– Ну и чем все закончилось?

Он принялся скручивать сигару из табачных листьев, словно желая выиграть время, а затем в упор посмотрел на меня:

– Кровью, чем всегда такое заканчивается! Время для нашего освобождения не пришло.

Я спросила хриплым голосом:

– Когда же, когда оно придет? Сколько еще крови и почему?

Трое духов хранили молчание, будто я снова хотела грубо нарушить правила и поставить их в затруднительное положение. Яо заговорил:

– Потребуется, чтобы наша память была затоплена кровью. Чтобы наши воспоминания плавали на ее поверхности, будто кувшинки.

Я настаивала:

– Короче говоря, сколько времени?

Ман Яя покачала головой:

– У негра несчастьям конца нет.

Уже привыкнув к ее речам, полным покорности судьбе, я раздраженно пожала плечами. Чего ради спорить?

Никогда раньше я не возносила молитву с таким пылом. Ночь вокруг меня была черной, трепещущей от запаха крови жертв, громоздившихся у моих ног.

Я совершенно утомила себя молитвами.

Незадолго до полуночи обессиленная луна прикорнула на подушке из тучи.

Нужно ли мне заканчивать свою историю? Разве те, кто до сих пор следил за моим повествованием, не догадались, каков конец?

Предсказуемый, такой легко предсказуемый.

И потом, разве, рассказывая это, я не переживаю свои горести заново – одно за другим? Должна ли я страдать еще дважды?

Ифижен и его друзья ничего не оставили на волю случая. Не знаю, каким образом они раздобыли ружья. Может быть, они захватили арсенал, например, Ойстинс или Сент-Джеймс? Таких складов было полно на нашем острове, в прошлом служившем отправной точкой для нападений на испанские владения и до сих пор жившем в страхе перед французами. Я до сих пор вижу сложенные перед домом ружья, порох и пули, которые Ифижен с друзьями делят на равные кучки. Не знаю, каким образом они подсчитывали, кому сколько выдавать: всего восемьсот сорок четыре на всех, в ком они могли быть уверены. Я слышала, как они перечисляют имена и цифры:

– Ти-Роро из Буа Дебу: три ружья и три фунта пороха.

– Невис из Кастлериджа: двенадцать ружей.

– Буа-Сан-Суаф из Пампкита: семь ружей и четыре фунта пороха.

И посланцы уходили во все стороны, скрываясь под деревьями и в высоких травах. В какое-то мгновение я увидела, что Ифижен настолько устал, что взмолилась:

– Не хочешь немного отдохнуть? Разве тебе нужно умирать еще до победы?

Он нетерпеливо отмахнулся, но все же послушался и пришел посидеть рядом со мной. Я гладила его по волосам – жестким и выгоревшим на солнце.

– Я тебе часто рассказывала о своей жизни. Однако кое-что я от тебя скрыла. Раньше я уже носила ребенка, от которого была вынуждена избавиться. Теперь мне кажется, что я снова обрела его в твоем облике.