Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

— Когда?— наконец спросил он, подойдя к ящику нетвердыми шагами и нацеливаясь на гвоздь.

— Завтра утром...

Нимгир отвел взгляд в сторону.

Клавдия Сергеевна с тревогой смотрела на него. Ей показалось, что в комнате стало пасмурно и душно.

«Что я наделала! Я думала, что сказать сразу и в последнюю минуту будет лучше для обоих...»

Он не сказал больше ни слова. Забил ящик. Потом пришли ахлач 28 28 Председатель. с секретарем, и Клавдия принялась сдавать имущество школы. Нимгир не стал мешать им. Он тихонько пошел к себе. Клавдия Сергеевна выбежала на крыльцо и крикнула ему вслед:

— Нимгир! Приходи вечером, я буду свободна, мне нужно еще о многом поговорить с тобой!

Он обернулся и кивнул ей... Ее бледно-голубое платье развевалось на ветру. Солнце было ослепительным. У Нимгира вдруг режущей болью наполнились глаза.

Весь этот вечер Клавдия тщетно ждала Нимгира. Она даже бегала в дежурку, думая — не заснул ли он. Но на двери дежурки висел замок.

Он стоял в ее памяти — смертельно-бледный, с закушенной до крови губой. Потом она вспоминала...

...Большеглазый худой юноша, еще неловкий, не привыкший к милицейской форме, пришел к ней и попросил заниматься с ним. Он был очень самолюбив... Как часто он вспыхивал!.. Ей никогда не было нужно повторять свои замечания. Один раз—и он запоминал навсегда. А как он учился! Он забрасывал ее вопросами... Да! Он рос у нее на глазах. А ведь ему тогда шел двадцатый год, и учиться ему было гораздо труднее, чем детям! Но он хотел! Когда прошел первый месяц занятий, Нимгир явился к ней с толстым пакетом и, положив на стол, сказал: зарплята... Он очень плохо говорил по-русски тогда. Она не могла понять, откуда зарплата. почему у него оказалась ее зарплата? «Ты меня полный месяц учил? Учил. Ты башка свой на мене тратил? Тратил. Иди теперь покупай себе что-нибудь...»

Как это было недавно! Она сказала ему тогда, что не за все платят деньгами, что он должен заплатить ей своим ученьем и стать грамотным ученым человеком — доктором, инженером или агрономом, кем ему понравится...

Что он делает сейчас? Где же он? Неужели забыл, что она его звала?

Было уже темно. Клавдия Сергеевна еще раз побежала к дежурке. На двери все еще висел замок.

Нимгир даже забыл сегодня дежурить на крыльце... Но зачем ему дежурить? Сегодня в исполкоме ночуют и председатель, и секретарь, и ямщик, и бандитов уже нет в степи... Он в каждую свою получку привозил пряники и конфеты, рассаживал ребят на этом крыльце и угощал за то, что они хорошо учатся. А какую работу он проделывал в хотонах! Он сам учил калмыков тому, что узнавал от нее... Он не любил Эрле, именно не любил.— «Башка пустой»... А в тот день, весной, привез тюльпаны... Как он старался развлечь ее!

Она почти не спала в эту последнюю сонринговскую ночь. И, как еще никогда не бывало, почти все время думала о Нимгире. Она привыкла к нему, считала его чем-то вроде своей собственности; ведь каждый ученик был для нее собственным!

До сих пор она не обращала на него внимания больше, чем как на ученика, а сейчас он стоял в ее памяти или возмущенный ее недоверием к нему и ее смехом над ним, или сегодняшний... Два раза в жизни ей становилось безотчетно хорошо на душе, только два раза! И это сделал Нимгир... Нет, даже не он, а его глаза! Ей казалось, что она могла бы без конца смотреть в них!

«Зачем я вспоминаю все это?» — Клавдия Сергеевна подошла к окну. Уже рассветало.

Между рамами что-то белело. Оказалось, это конверт.

Она узнала почерк — красивый, четкий почерк... Она вырабатывала этот почерк вместе с ним...

«Не сердись, багша, что я не пришел.

Когда я совсем темный калмык был, тот русский человек — Сергей, мне первый слово про новый жизнь говорил. Я учиться пришел с Хамуров для этот новый жизнь. Но сам я, конечно, много сделать не мог.

Ты, мой багша, три года меня учил. Каждый день сегодня я жизнь понимал лучше, чем вчера, и сильный и веселый становился. За это Нимгир тебе говорит тысячу ханджанав и всегда говорить его будет!

Я знаю, багша, тебе не нужен теперь Нимгир, и никогда он тебе нужен не был. Без Нимгира ты раньше жил и жить будешь хорошо. Не сердись, что я дальше скажу.

Нимгиру без тебя очень трудно будет жить. Когда я про это думал, на степь, на небо совсем не могу смотреть.

Этот час, когда ты в последний раз в школе вечером сидишь, я на Старый курган приехал. Здесь весной я тебе живой цветы нарвал, когда ты очень грустный был. А сейчас весь трава кругом кургана от солнца сгорел. И я сам, как этот Старый курган, кругом себя смотрю — и все вокруг меня как будто сгорел...