Сергей Горбатых - МбурувичА

— А вот бы рискнуть и ударить по второй линии обороны? — вдруг пришла Павлу шальная мысль. — А что, рванём в горку всем батальоном, и не успеют боливийцы очухаться. Ну, на это капитан Ариас никогда не согласится! А зря! Вот-вот сюда подойдёт весь батальон, и можно было бы…

Орлов стоял в траншее, которая ему была по грудь, рассматривая в бинокль вторую линию обороны форта.

— Так сколько мы на нашем участке имеем пулемётных гнёзд? Одно, второе, тре…

Что-то с силой ударило в правое плечо Павла, и тут же сильная боль пронзила всё его тело.

— А-а-а-а!!! — закричал он, падая на дно траншеи и теряя сознание.

Орлов очнулся от того, что его волокли по земле.

— Ку-ку — да-а-а вы ме-ня-я? — с трудом спросил он.

— Держитесь, мой капитан! — услышал он в ответ голос сержанта Лескано. — Сейчас…

Павел снова потерял сознание.

Когда он пришёл в себя, его быстро несли уже на носилках.

— Ох и тяжёлый! Вчетвером тащим, руки не выдерживают… — раздался чей-то очень знакомый голос. А затем кто-то начал кричать что-то на гуарани.

Орлов лежал на носилках возле палатки, периодически теряя сознание.

— Крови потерял много! — кто-то сильно схватил его за плечо.

— Больно! — хотел закричать Павел, но из его горла вырвался лишь слабый стон.

— Мой подполковник, я прошу вас срочно прислать нам санитарный самолёт, — умоляюще орал кто-то в палатке. — У нас есть раненые офицеры. Среди них капитан… капитан МбурувичА. Да, мой подполковник, тот самый! Благодарю вас, мой подполковник!

Через три часа Орлова прооперировали в полевом госпитале военной базы Исла Пой, куда он был доставлен санитарным самолётом по личному распоряжению командующего Первым армейским корпусом подполковника Эстигаррибья.

Павел пришёл в сознание утром двадцать девятого сентября. В это время над фортом Бокерон поднимали белый флаг, а на колючую проволоку боливийцы вешали своё нижнее бельё, имевшее когда-то тоже белый цвет.

Орлов лежал под навесом, наспех сооружённом из веток, на деревянном топчане, сбитом из стволов неошкуренных молодых деревьев. Было душно… Очень душно…

— Пить… пить… — простонал Павел.

Его никто не услышал. Горло казалось было набито горячим песком. Грудь жгло…

— Пить! — из всех сил закричал Орлов.

Подошла, наконец, сестра милосердия в сером халате, с засохшими пятнами крови, и, молча, протянула ему алюминиевую кружку. Павел не мог приподняться. Сестра милосердия позвала пожилого солдата. Вдвоём им удалось приподнять Орлова. Павел дрожащей левой рукой взял кружку и выпил всю воду большими глотками.

Орлов хотел было встать, но чувствовал себя настолько слабым, что даже не попытался сделать этого.

— Вам надо лежать! — грубым, прокуренным голосом порекомендовала ему сестра милосердия и ушла.

Орлов забылся в тяжёлом сне, в котором сначала он командовал ротой под Кельцами осенью 1914 года, потом лежал в купе санитарного вагона её величества государыни Александры Фёдоровны, затем открылась дверь и в него вошла… нет, не Нина! В него вошла… Жасмин.

— Павел, ты ранен? Не может быть! Родной мой, ты ранен? — громко заплакала она.

Утром Орлов чувствовал себя несколько окрепшим. Он с трудом встал и медленно заковылял по пыльной тропинке.

Военную базу Исла Пой было не узнать. За прошедший месяц она выросла в размерах. Сейчас здесь царил хаос. Беспорядочные ряды палаток и брошенных грузовиков. Повсюду — навесы из веток, следы недавних костров и зловонные выгребные ямы. Возле полевых кухонь шныряли, неизвестно откуда взявшиеся на базе собаки. На каждом шагу встречались раненые, способные передвигаться, которые выпрашивали или сигару, или щепотку табака.

Водоём, из которого снабжали питьевой водой все парагвайские части Северного Чако, покрылся толстым слоем зелёной ряски. Приказом подполковника Эстигаррибья было строжайше запрещено употреблять в пищу сырую воду. Но разве кто-нибудь мог заставить парагвайца готовить терере из кипячёной воды?

Повальная дизентерия, а также большое количество дезертиров и членовредительство наносили огромный вред боеспособности и моральному духу парагвайской армии в Северном Чако.

На следующий день Павел почувствовал резкое улучшение. Уже не кружилась голова, и исчезла, так раздражавшая его, слабость во всём теле. Он мог, без усилий для себя, разговаривать со своими соседями по «госпитальной палате»: тремя лейтенантами, слушавшими его с огромным вниманием и уважением.