Сергей Горбатых - МбурувичА

— Я еду в Америку! Я в Америке стану богатым!

Но через три дня началась болтанка. Пароход качало. Под ногами у Томаса всё шаталось, а ему надо было работать с пяти утра до двенадцати часов ночи. Девятнадцать часов он, не присаживаясь ни на минуту, мыл и протирал тарелки всех форм и размеров, чистил до блеска сковородки. Есть приходилось урывками и стоя. Шеф-кок, высоченный и худой, с бакенбардами до подбородка, крючковатым носом, мужчина лет сорока, был всегда зол и недоволен своими подчинёнными.

— Паршивец, как ты протёр кофейник? — шипел начальник и давал Томасу такую оплеуху, что юноша летел в другой угол камбуза.

— Мерзавец, почему у тебя в руках грязное полотенце? — и следовал пинок ногой, который валил Кейна на пол.

У Томаса дрожали колени, когда он поздней ночью спускался в кубрик, чтобы взобраться на свою койку, расположенную на третьем ярусе. От работы судовых двигателей пароход дрожал. От ударов волн он заваливался то на левый, то на правый борт. Но Кейн не слышал и не чувствовал этого, потому что мгновенно проваливался в сон-забытье.

Через неделю начался шторм. Кейна тошнило. Он не мог ни есть, ни пить.

— Господи, когда мы приедем в Америку? Господи, дай сил мне выдержать все эти мучения! — просил у Всевышнего Томас.

И вдруг однажды, в полдень, пароход перестал крениться, а двигатели замолчали.

Кейн в первый раз за всё это время выскочил на палубу. Была сильная жара. Пароход стоял уберега, на котором высились огромные, похожие на горы, кучи угля.

— Сэр, это Америка? — вежливо осведомился Томас у юноши, в чёрном костюме с двумя тонкими золотыми нашивками на рукавах черного кителя, проходившего мимо.

— Нет, юнга, это Африка! — ответил тот.

Два дня шла погрузка угля, а затем пароход продолжил свой путь, а для Кейна продолжились муки. Полы у него «уходили» из-под ног. Из рук выскакивала посуда. В один день Томас разбил две большие тарелки, за что был жестоко избит шеф-коком.

Ночью, лежа на своей узкой койке, юноша беззвучно рыдал: «Сколько ещё времени осталось до этой Америки? Я уже не выдерживаю…».

Однажды Томас проснулся от тишины. Не работали двигатели. Никто не кричал и не свистел. Пароход не кренился и не дрожал.

Кейн быстро поднялся на палубу. Начинался рассвет. Томас посмотрел на берег. Груды бочек, штабеля досок, а за ними, на пригорке, в небо взметнулись высокие белые дома и деревья с длинными и широкими листьями.

— Это точно — Америка! — с восхищением понял Кейн и помчался в кубрик. Собрал свои вещи, забежал на камбуз. Здесь он нашёл жестяную коробку бисквитов и сунул её в свой мешок. Хотел было направиться на палубу, но остановился.

— Нет, так просто уйти нельзя! Надо отомстить этому мерзкому человеку! — решил он, вытаскивая из шкафчика своего начальника рабочую одежду шеф-кока.

Томас бросил её на пол и с наслаждением стал вытирать об белоснежные колпаки, фартуки, куртки грязные подошвы своих стоптанных ботинок.

По канату, натянутому с носовой части парохода до кнехта, на пристани, он ловко спустился на землю. В порту стояла тишина. Кейн осмотрелся, вокруг не было видно ни одной живой души. Томас, прижимая мешок к груди, бросился бежать между бочек, брёвен и досок. Выскочив на булыжную мостовую, он перешёл на быстрый шаг.

Улица была пустынной. На углу, на столбе, висела чёрная табличка. На ней белой краской было выведено странное слово «Коррьентес». Что оно обозначало, он не знал, но сразу же понял, что так называлась эта широкая улица. Кейн неторопливо шёл по тротуару, с любопытством смотря по сторонам. Вокруг светились огромные стеклянные витрины шикарных магазинов, где продавали одежду, вино, обувь, ткани… Заметив, что один из домов имел настоящие зеркальные окна, он подошёл и увидел своё отражение: маленького круглолицего подростка с всклокоченными густыми огненно-рыжими волосами, одетого в узкий пиджачок и длинные подвёрнутые несколько раз чёрные брюки.

Над входом в высокую церковь висел флаг — три горизонтальные полосы: синяя, белая и снова синяя. На белой полосе, в самом центре, было изображено солнце с глазами, губами и носом.

— Какой красивый флаг! — восхитился юноша. — Америка!

Дойдя до небольшого, очень уютного парка, где стоял густой аромат неизвестных цветов и растений, Томас лёг на скамейку и мгновенно уснул.

Яркие лучи солнца больно резанули по его глазам и заставили Кейна открыть их. Была жуткая жара, но Томас решил, на всякий случай, не снимать своего пиджака. Улицы были запружены людьми. Мужчины, как правило, в светлых костюмах с галстуками, а женщины в длинных платьях с ажурными зонтиками в руках.