Евгений Фёдоров - Большая судьба

— Как же ей не тупиться, когда лезвие плохое. У нас тут свой заводишко, Арсинский, там и косы такие робят… Ну, ты, пошли! прикрикнул он себе и снова принялся косить.

Павел Петрович тихо пошел вдоль реки. Он прислушивался к голосу птиц, к зеленому шуму соседнего бора. На душе было неспокойно. Он вспомнил недавние свои опыты по закалке острия ножей, и это вдруг как-то само собой увязалось с мыслью о косах.

«Вот в каком направлении надо продолжить мои опыты!» — подумал он и незаметно вышел к зеркальному пруду. Там он долго бродил по плотине, заглядывая вглубь. Среди водорослей в полутьме водной толщи серебристыми искрами проносились стаи резвых рыбок.

Рядом раздались стуки валька. Павел Петрович взглянул на мостки и зарделся. Подоткнув синее платьишко, склонившись к воде, стояла Луша и старательно била вальком по мокрому белью. Ее упругие, загорелые ноги выделялись на зеленом фоне откоса. Туго заплетенные русые косы золотой короной возвышались на голове.

— Здравствуй, Луша! — весело крикнул девушке Аносов.

Она подняла глаза и, увидев инженера, быстро выпрямилась.

— Здравствуйте, Павел Петрович! — отозвалась она.

Аносов подошел к мосткам.

— Ой, не надо сюда! — смущенно вскрикнула Луша и быстро оправила платье. Стройная и строгая, она стояла перед ним в блеске утреннего солнца.

— Ах, Луша, какая ты недотрога! — вздохнул он. Его сильно тянуло к этой простой и ласковой девушке.

— Такая уж! — застенчиво отозвалась она, а у самой в глазах сверкнули озорные огоньки. — Проходите, Павел Петрович. Нельзя долго стоять вам тут, негожее могут подумать люди…

— Пусть думают, а мне очень хорошо подле тебя, — осилив робость, сказал он.

Девушка обожгла его взглядом. Ей тоже хотелось, чтобы он побыл здесь, у мостков, — приятно было слышать его голос, смотреть в простое, открытое лицо, но, поборов это чувство, Луша сказала:

— Меня поберегите, Павлушенька.

В этом ласковом слове прозвучало столько нежности, что Аносов весь просиял.

— Я уйду, Лушенька, — проговорил он. — Но мне надо сказать тебе много, очень много!..

— Потом, — тихо прошептала она. — Потом…

Он пошел к заводу, а позади снова зачастили удары валька. Над прудом раздалась милая песенка, и на сердце у Аносова зажглась радость. Казалось, кто-то сильный и добрый распахнул перед ним широкие, осиянные солнцем, просторы.

На другой день Аносов отправился к начальнику оружейной фабрики и попросил у него разрешения побывать на Арсинском заводе. Обрюзгший чиновник поднял удивленные глаза.

— Что это вам вдруг вздумалось? — хрипловатым голосом спросил он.

— Меня интересует производство кос. Может быть, я буду вам полезен кое-чем, — сказал Аносов, пристально глядя в лицо начальника.

— Ладно, поезжайте, только не надолго, — согласился тот.

— День-два, и вернусь, — пообещал Аносов.

— В добрый час, — прохрипел хмурый толстяк и углубился в чтение доклада.

Инженер, веселый и легкий, вышел из мрачного кабинета начальника и направился в литейную: ему хотелось захватить на Арсинский завод и литейщика Швецова.

Старик внимательно выслушал его и огорченно сказал:

— Рад бы в рай, да грехи не пускают. И не разрешат мне оставить литье, да и сам не смогу оторваться. Вишь, какой синь-огонек бегает в глазке, — показал он на фурму. — Разве уйдешь от него! Без присмотра угаснет! — в его голосе послышались ласка и беспокойство. — Нет, ты езжай один, милок. Луша тебя подвезет, благо давно собиралась навестить крестную. Вот и путь-дорога!

— А может быть, Луша давно раздумала? — с волнением спросил Аносов.

— Какое тут раздумье? — добродушно сказал кержак. — Одной боязно было ехать, а с попутчиком смелей.

— Если так, то спасибо! — сказал Аносов. — Завтра же хочу ехать.

— Умно! — одобрил старик. — На зорьке и трогаться в путь! Ну, а я сейчас к своей голубушке! — и он торопливо удалился к домне, где бурлил и кипел металл.

Дорога вилась среди глухого бора, на песчаные колеи падали косые лучи утреннего солнца, и ближайшие стволы сосен сияли мягким золотистым светом. В сырой, росистой траве придорожного подлеска лежали нежные сиреневые тени. Спокойную тишину глухомани изредка нарушало пофыркиванье бойко бежавшего серого конька да легкий стук колес шарабана о крепкие смолистые корневища, которые, изгибаясь серыми толстыми змеями, переползали старую гулевую сибирскую дорогу.