Евгений Фёдоров - Большая судьба

— Ты смотри, что робится! — кивнул литейщик. — Не хочешь, а заслушаешься. Ай да Луша! — довольный дочерью, похвалил ее старик и снова перевел разговор на металлы.

Аносов плохо слушал его, напряженно внимая голосам в соседней горенке. Но там скоро замолчали. Изредка только слышалось шушуканье да вырывался веселый смешок, словно кто-то на мгновенье тряхнул серебряными бубенчиками.

Павел стал прощаться с мастером. Литейщик сгреб в свои огрубелые ладони его тонкую белую руку и крепко сжал ее.

— Запомни, Павел Петрович: дело у нас общее. Одной веревочкой связала нас работенка. Вместе нам и жар-птицу добывать!

От глаз старика побежали лучистые морщинки. Лицо его потеплело.

— Знай, батюшка, во всех добрых делах буду тебе верный помощник… Луша, провожай гостя…

Девушка снова появилась на пороге, большие глаза ее сияли. Она проводила Аносова до калитки. При расставании шихтмейстер взял ее за руку. Девичьи щеки зарделись. Кержачка не двигалась, не убегала, а только пылала заревом.

— Ах, Луша! — вздохнул Аносов и улыбнулся ей.

Девушка не сразу захлопнула калитку за ним. С минуту постояла, задумчиво посмотрела ему вслед и подумала: «Чем же он околдовал батюшку? Не нахвалится им…»

Она встрепенулась, закрыла дверцу и запела:

На Златоустовский завод приехали офицеры кавказской линии. Шумная офицерская компания разместилась на квартире Аносова, быстро сойдясь с молодым хозяином. Завод спешно готовил к отправке партию клинков, а приемщики оружия всё торопили. Заброшенные в Уральские горы, они скучали, по вечерам бражничали и волочились за пухлыми немками.

Павел Петрович был с гостями отменно вежлив, хотя их проказ не разделял и больше всего интересовался оружием.

Недовольный их равнодушием к златоустовскому литью, он однажды спросил:

— Не пойму, отчего вам не по душе златоустовские клинки? Вы только посмотрите на металл, который отливают здешние мастера! — Аносов вынул из кармана стальную пластинку синеватого отлива, дохнул на нее, и сталь запотела. — Посмотрите, сколь чудесен сплав!

— Нет, вы лучше посмотрите мой клинок! — офицер-кавказец вынул из ножен клинок и протянул Аносову. Павел Петрович замер от восхищения: на клинке темнела пасть волка — клеймо литых толедских булатов.

Руки шихтмейстера задрожали. Он не мог оторвать глаз от клинка, по которому струился синеватый узор, словно растекался таинственный металл. Аносов уставился в узор: кто и каким образом создал этот литой булат?

Офицер взял из рук Аносова клинок и взмахнул им. В ушах Павла Петровича просвистел ветер. Сталь блеснула синеватым огнем.

— Желаете, я покажу вам, что делает этот булат?

Кавказец достал газовый платок, подбросил его и протянул булатный клинок. Тончайшая ткань, коснувшись клинка, распалась на двое.

На лбу Аносова выступил пот. Очарованный, он смотрел на клинок. Офицер улыбнулся, подошел к стене, где в темной дубовой раме с давних времен висел портрет царя Петра, и бережно снял его; на гладкой поверхности в простенке торчал кованый гвоздь. Не успел Аносов опомниться, как клинок просвистел, и отрубленный кусок гвоздя, звеня, покатился под стулья.

— Видели? — офицер бережно сунул клинок в ножны.

Аносов понял, каким сокровищем обладал гость с далекого Кавказа.

В эту ночь Павел Петрович не мог уснуть. Он знал о существовании замечательных сталей, много читал о чудесных клинках, много их видел, и сегодняшний клинок с новой силой разбудил в нем беспокойство искателя. Лежа в постели и глядя в темно-синее ночное небо, он вспомнил, как струится и играет синеватыми узорами таинственный клинок.

Светящиеся из бездонной глубины звёзды казались ему блестками этого чудесного сплава.

Вскоре офицеры приняли златоустовские клинки, снарядили обоз и уехали на Кавказ. Прощаясь с владельцем булата, Аносов попросил разрешения еще раз посмотреть клинок и долго разглядывал притягательный узор. Тот мерцал неугасимым блеском.

Целую неделю молчаливый Аносов бродил по окрестным горам. Старик Швецов, глядя на его прямую фигуру, говорил:

— Пусть выходится. Ишь ты, больно задел его булат! Ровно милую утерял!

Подошла сухая и теплая осень. Дали стали прозрачными, на озерах шумели последние гусиные стайки. Аносов закрылся у себя в доме и углубился в чтение.