Евгений Фёдоров - Большая судьба

Аносов сбежал вниз, в вестибюль. Захар заговорщицки шепнул ему:

— Ты веселись, милок, на полный ход. Знай, это твой праздник! На Урале увидишь иное!

Разъезд гостей начался очень поздно. До утра горели огни и в классах шумели кадеты, а смотрители и не думали их унимать. В пятом часу Захар выпустил Аносова и Чайковского на набережную.

— К дому? — ласково спросил он. — В добрый час!

Нога в ногу друзья пошли вдоль набережной. Нева дышала влажным предутренним туманом. Кое-где на реке мигали огоньки рыбачьих лодок. Перед разлукой хотелось поговорить о многом, и о том, как быстро пролетели школьные годы.

И вот молодые друзья сегодня стоят лицом к лицу перед неизвестным будущим.

Глухо отдавались их шаги в безмолвии спящего города, а юноши всё еще не могли всласть наговориться о будущем. С восторгом юности они смотрели на мир, и самые радужные мечты обуревали их. Между тем на востоке робко занималась заря. Глядя на заалевшее небо, Аносов вдруг схватил Чайковского за руку и со страстью предложил:

— Илюша, давай поклянемся честно служить своему родному народу!

— И я только что подумал об этом! — восхищенно посмотрел на него друг. — Как хорошо кругом. Смотри, скоро восход! Вперед, к новой жизни!

Друзья улыбнулись и крепко, по-мужски, обнялись.

Восемнадцатилетний шихтмейстер Павел Аносов получил назначение в Златоуст, в котором за два года до этого, 16 декабря 1815 года, состоялось официальное открытие «Фабрики белого оружия, разных стальных и железных изделий». Все ждали, что она будет иметь важное значение в деле вооружения русской армии. Аносов радовался своему назначению и с нетерпением ждал дня выезда из Санкт-Петербурга. Он давно выполнил все формальности в горном департаменте — получил приказ, представлялся самому министру, — и сейчас ему не терпелось скорее попасть на службу. Недели две тому назад на Урал уехал Илюша Чайковский, назначенный на Воткинский завод. Аносов остался в одиночестве и каждый день ходил в департамент справляться о дне отправки, но тощий золотушный чиновник в потертом мундирчике всякий раз пожимал плечами:

— Неизвестно. Обождите, сударь, над вами не каплет!

— Но от кого это зависит? — осторожно и деликатно спросил однажды шихтмейстер.

— От начальства, милый человек, от начальства, — неторопливо ответил чиновник. — В этом есть смысл: наехали в Кронштадт немецкие мастера, выписанные для работы на оружейной фабрике. Когда они изволят из Кронштадта выбыть в Златоуст, тогда и вы с ними отправитесь… Вы, сударь, молоды, а путь предстоит дальний, и побыть вам с людьми опытными и знающими не вредно, — пояснил он и, пристально вглядевшись подслеповатыми глазами в юношу, вдруг пытливо спросил: — Уж не сынок ли нашего покойного асессора Аносова вы будете?

— Да, я его сын! — с гордостью ответил Павел Петрович.

Чиновник ласково улыбнулся и стал еще разговорчивее:

— Лестно моему сердцу слышать это. Вы, сударь, умно решили ехать в Златоуст, однако из уважения к вашему батюшке должен вас предупредить о том, господин шихтмейстер, что трудно вам там доведется. Судите сами, понизив речь до шёпота, поделился своими суждениями чиновник: — директор фабрики Гергард Эверсман, помощник его обер-бергмейстер Фурман о своих заботятся, а нашему брату там никакого внимания. Придется самому надежно становиться на ноги. А всё же тужить не следует, сударь.

— Спасибо! — с теплотой поблагодарил старика Павел Петрович и откланялся.

Всё сообщенное департаментским чиновником относительно директора фабрики оказалось справедливым. Гергард Эверсман действительно энергично тянул из Германии на Урал своих друзей и родственников. За короткий срок их немало перекочевало в Златоуст, и там им жилось сытно и привольно. Недаром вице-консул в Любеке Шлецер в конце 1816 года сообщил русскому министру финансов, что «дошедшие в германские города слухи о спокойной жизни в Златоусте иностранных оружейников возбудили желание и в других их соотечественниках, числом до 333 человек, разделить с ними счастливую их участь».

Сообщение вице-консула угодило в Санкт-Петербург ко времени. Директор горного департамента поручил Эверсману снестись со Шлецером и приступить к вербовке иностранных мастеров. Пользуясь широким доверием, директор фабрики не замедлил приступить к найму своих соотечественников на весьма выгодных для них условиях. В апреле 1817 года Шлецер отправил из Любека в Россию семнадцать немецких мастеров, нанятых им в Золингене и Клингентале. Иноземцы вместе с семьями прибыли в Кронштадт и разместились в двух трактирах. Как ни уговаривал их представитель департамента, прибывшие не торопились покинуть гостеприимный город, где неплохо можно было пожить за счет Российского государства.