Евгений Фёдоров - Большая судьба

— Илья Чайковский! — громко вызвал директор, и на хорах в этот миг раздались торопливые и возбуждающие звуки труб и литавр.

— Иди, Илюша! — весело напутствовал друга Аносов.

С нежным румянцем на щеках Чайковский вышел из рядов и приблизился к министру. Тот прищурил на кадета близорукие глаза и взялся за золотую медаль.

— Молодец Чайковский, ты теперь шихтмейстер! Верно служи государю и отечеству! — внушительно сказал он и вручил вновь произведенному горному офицеру золотую медаль. Илюша поклонился, пуще покраснел и поблагодарил.

— Павел Аносов! — опять провозгласил Дерябин.

Под звуки курц-марша крепко сбитый Аносов неторопливым шагом прошел вперед и вытянулся в струнку перед министром. Свежий румянец и ясный взгляд серых умных глаз Павлуши привлекли внимание вальможи. Директор выдвинулся вперед и учтиво сказал гостю:

— Ваше высокопревосходительство, обратите внимание на сего питомца: он лучший ученик по металлургии и при этом оказал весьма изрядные успехи в изучении родного языка.

— Превосходно! — улыбнулся старик. — Что ж, Аносов, ты можешь прочесть стих, достойный сего великого часа в твоей жизни?

— Могу! — смело ответил Павел, и волна вдохновения подхватила его. Дозвольте из ломоносовской оды прочитать вам?

— Мы все слушаем! — министр склонил седую голову и стал ждать.

Аносов поднял лицо и звонким голосом прочел:

— Отрадно слышать! — сказал министр, обращаясь к директору корпуса, и легонько захлопал в ладоши. За ним стали рукоплескать и гости. Вновь произведенный шихтмейстер поклонился.

— А о Рифеях помнишь? — вдруг спросил вельможа.

— Помню! — улыбаясь ясными глазами, ответил Аносов.

— Скажи! — приказал гость, и глаза его по-молодому блеснули.

В зале прозвучали вещие слова, которые юноша неторопливо чеканил строка за строкой:

— Ты вполне заслужил свою награду, — сказал министр и взял с подноса золотую медаль. — Носи с честью!

Опять раздался рев труб и звуки литавр. Аносов ног не чуял под собой. Навстречу ему дружески блестели восторженные глаза Илюши Чайковского.

Вызвали для вручения наград еще нескольких кадет. Снова оркестр играл туш, и на душе Аносова было празднично и светло. Он радовался за каждого товарища. Вот отличившимся в фехтовании вручили золоченые эспадроны и серебряные рапиры, и молодой унтер-офицер испытывал чувство гордости за друзей. Приятные минуты летят очень быстро, и вскоре торжество вручения наград окончилось. Музыка заиграла марш, кадеты построились и двинулись из зала.

Однако этим не кончился праздник. Вслед за официальной частью началось фехтование. Резко звенел металл, а с тонких, как осиное жало, клинков сыпались искры, и солнце жарко сверкало на золоте эспадронов. Сколько ловкости и пластичности проявляло в движениях молодое сильное тело! Все восхищенно смотрели на этот своеобразный турнир.

Потные и усталые, но с сияющими лицами фехтовальщики под аплодисменты покинули поле состязания, и место их заняли танцоры.

Наконец гости поднялись с кресел, по паркету зашаркали сотни ног. Группы почетных особ разбрелись по залам корпуса. Толпа разряженных дам во главе с министром подошла к входу примерного рудника. Женщины щебетали без умолку:

— Ах, это должно быть страшно интересно. Подумать только, опуститься под землю! Ведь в таких шахтах и добывается золото?

— И золото, и алмазы! — с важностью ответил министр.

Смуглые, стройные кадеты, охранявшие вход в рудник, завидя вельможу, ловко подняли фонарики рудокопов и звонко приветствовали:

— Глюкауф!

Министр на секунду задержался. В раздумье он взял одного из мальчиков за подбородок и сказал с одобрением:

— Очень хорошо! Так говорят саксонцы, самые лучшие рудокопы на свете.

Аносов всё слышал; опустив голову, в непонятной тоске он долго бродил в полутемном длинном коридоре. Из конференц-зала снова полились звуки музыки, — начинался концерт…

Наступил вечер, зажглись и засверкали сотни бенгальских огней, вспыхнули огни люстр, отражаясь и дробясь в хрустальных подвесках.